Лейтенант Шмидт - [17]

— Гибнут люди, миллионные корабли… и без результатов, не подвигая дела вперед. Сознание этого невыносимо. — Шмидт остановился и провел рукой по высокому лбу, точно пытаясь смягчить головную боль. — И ведь неизбежно… неизбежно было. Я был там, был в Либаве, в Ревеле, собственными глазами видел все ужасы этого приготовления. Покупочки этих вспомогательных крейсеров-разведчиков… Россия покупает корабли… у Аргентины — ну не позор ли? До чего эти господа довели великую Россию! А изготовление кораблей к бою, а личный состав… Да что говорить, ты сам знаешь. Я видел адмиралов, которые при осмотре боевых кораблей впадали в истерику при виде неправильно развешенных для просушки фланелевок и не могли задать ни одного вопроса о мореходных качествах корабля.

— А ты не преувеличиваешь?

— Нет, нет! — вскинулся Шмидт. — В том-то и вся беда! Глупая форма, мелочи, показное возведено в культ. Благонадежность, рвение к пустякам, забота о блеске судовой медяшки и выправке фалрепных выводит людей в адмиралы при полном невежестве в морском и военном деле. Душу живую вынули из флота — вот в чем суть! Ты знаешь тип флотского офицера из тех, что у начальства на отличном счету. Посмотри на него повнимательней: тугой наимоднейший стояче-отложной воротничок, прическа и даже манеры — все под англичанина. А на лице — выражение полной апатии. Да и что с него взять — многолетняя стоянка на якоре, бессмысленная вахтенная служба, состоящая из одних формальностей, и ни одной мысли! Полная невинность по части морского дела! Словом, чист человек до… полной благонадежности. Ты бывал, конечно, на корабле во время учебной стрельбы…

— Бывал.

— На всех лицах написано: «Господи, когда же это кончится?» Даже командир не дает покоя артиллерийскому офицеру: «Скоро ли вы кончите, черт возьми? Сколько выстрелов осталось?» Мало кого интересует попадание, обучение матросов. Разделаться бы поскорее с этой ненавистной стрельбой, надраить медяшку и снова долгие месяцы украшать собою рейд. А ты говоришь, преувеличиваю. Чистка медяшек и сушка белья сыграли видную роль в судьбе нашей несчастной родины.

У Владимирко в глазах прятался смешок, и трудно было понять, знак ли это сочувствия или скептическая усмешка. Он попросил Шмидта придерживаться личного опыта — это всегда убедительнее. Пожалуйста, Петр Петрович согласен.

Вскоре после призыва на военную службу его назначили старшим офицером на транспорт «Иртыш». Стояли в Либаве. Идет война, а тут неделями выясняют, принимать ли уголь для эскадры Рожественского или не принимать.

— Наконец приходит телеграмма: принять и через три дня выйти в Порт-Саид. Через три дня? Помилуйте! Угля надо взять восемь тысяч тонн. Погрузочных средств — никаких. Выезжаем только на матросских спинах. Докладываю командиру: сколько бы людей мне ни дали, выполнить работу в три дня невозможно. Если работать день и ночь, и то потребуется неделя. Вот простой расчет: уголь — спина, уголь — спина.

— Крик, шум! Принять уголь — и конец! Раз адмирал приказал — значит возможно и арифметика здесь ни при чем. Вы, сударь, слишком долго были в коммерческом флоте, отвыкли от настоящей службы, да-с… Объяснить адмиралу обстоятельства дела? Но на военной службе надо «исполнять», а не «объяснять».

— Что ж, начали. Грузим день, грузим ночь… Осень, дожди, матросы выбиваются из сил, спины в кровоподтеках. Случалось, падали матросы с трапов. А сверху все окрики да понукания.

— Трое суток прошло. Сколько ни надрывались — не успели. Арифметика оказалась особой строптивой.

— Вызывает командир. Думаешь, не смотрит мне в глаза? Смотрит, даже с этакой самоуверенной начальственной твердостью. Приказывает: двойное дно, то есть балластные цистерны транспорта, наполнить морской водой. Для чего? Э, где тебе догадаться! Для того, чтобы дать транспорту осадку и он имел такой вид, будто в трюмах у него полно угля.

— Изобретательно, черт возьми! — воскликнул Владимирко.

— Дьявольски изобретательно! Покупать транспорт специально для угля, затратить вместе со всякими переделками около двух миллионов, рисковать жизнью людей, успехом военной операции и в конце концов доставить находящемуся в океане Рожественскому… морскую воду.

Владимирко тяжело повернулся на оттоманке и что-то растерянно промычал.

— И все, учти, с умыслом, все оправдано целью.

— Какой же? — с мольбою протянул Александр Ильич.

— Доложить адмиралу, что приказание выполнено, уголь принят за три дня. Адмирал доложит в Петербург, а там, может, последует высочайшая резолюция: «Молодцы, моряки!» — и награды, чины…

— Итак…

— Итак, я имел дерзость заявить командиру: «Приказывайте кому-нибудь другому, а я в преступлении участвовать не буду». Снес командир дерзость. Адмиральского приказа мы не выполнили, но уголь все-таки погрузили.

Шмидт устало опустился в кресло. Все это было думано и передумано, и теперь возможность высказать наболевшие мысли облегчала его душу.

— Вот, пожалуйста, сам посуди, это по твоей части. Я не инженер, но, глядя, как примитивно поставлена у нас погрузка угля, кое-что придумал, чтобы облегчить погрузку, особенно в море, в условиях штормовой погоды, когда понадобилось бы передавать уголь на боевые корабли. Вот, смотри.