Лейтенант Рэймидж - [42]

Рэймидж часто заморгал и стал почесывать шрам на лбу; на теле густо, словно роса, высыпал холодный пот. Лейтенант понимал, что находится на грани потери самообладания, и в любой момент готов перейти ее: а в такие моменты он будет драться без пощады или убивать без сожаления. Пизано остановился, чтобы перевести дух, и посмотрел на лицо англичанина так, словно видел его впервые: брови сдвинуты в одну линию, а темно-карие глаза представились графу парой нацеленных на него пистолетных дул. Длинный шрам, наискось пересекающий лоб над правым глазом внезапно превратился в белую линию на фоне загорелой кожи, на висках вздулись вены. Кожа на скулах натянулась, крылья носа расширились, нижняя губа искривилась. На мгновение Пизано пришел в ужас.

Рэймиджу потребовалось приложить немало усилий, чтобы не сорваться на крик. Кроме того, он старался строить фразы так, чтобы там было как можно меньше слов, содержащих звук «р».

— Из всего, что вы наговорили сейчас, вас касается только одно: граф Питти. Уверяю, он был убит. Что до остального, то факт, как я выполняю полученные мной приказы — это касается только меня. Мне предстоит ‘апорт… отвечать за их выполнение перед вышестоящими офицерами.

Нарочитое спокойствие, прозвучавшее в голосе Рэймиджа, несколько умерило волнение Пизано, так что он, обретя снова дар речи, разразился криками:

— Лжец, трус! Не сомневаюсь, ты сдал свой корабль из-за того, что струсил!

— Вынужден настаивать на своей просьбе снять верхнюю одежду и чулки, — холодно сказал Рэймидж, стараясь сдержать ярость. — Требование позаимствовать вашу одежду вовсе не каприз. От этого зависит жизнь маркизы. Или мне стоит попросить двух моряков помочь вам раздеться?

Пизано снял сюртук, жилет, кружевной воротник и бросил их на песок. Стараясь избавиться от туфли, мешавшей снять чулок, он упал. Усевшись, граф спросил:

— Брюки вам тоже нужны?

— Нет, — ответил Рэймидж, — это было бы слишком.

Поднявшись на вершину утеса, с которой открывался прекрасный вид на Кала-Гранде, Рэймидж оглядел бухту. Ни шлюпки, ни следов ее пребывания на берегу, не было заметно — моряки хорошо потрудились, заравнивая песок. Прямо под ним, почти неподвижно паря в потоках восходящего воздуха, летали чайки, выискивающие рыбу.

До тех пор, пока они с Джексоном не добрались до верху, Рэймидж не представлял, насколько круты склоны Арджентарио. Он ожидал, что Спаккобеллезе и Спадино окажутся прямо за грядой, и останется преодолеть только небольшой подъем, идущий между двумя пиками. Вместо этого, для того чтобы достичь места, где начинался прогал, пришлось карабкаться несколько сот ярдов по крутому подъему.

Лейтенант предполагал, что налево гряда тянется до самого моря, образуя выступ Пунта-Ливидония, и им нужно пройти через впадину, чтобы пересечь горный хребет и добраться до Санто-Стефано. Джексон обратил его внимание на вьючную тропу. На протяжении около полумили она шла вдоль склона на половине его высоты, а затем поворачивала под прямым углом, пересекая горы.

— Ага, — произнес Рэймидж, — это для нас подойдет.

Достигнув тропы, они посмотрели с высоты склона назад, на Кала-Гранде. Солнце стояло уже высоко, и море блестело синевой, как перья зимородка. Достигнув конца прямого отрезка тропы, моряки, следуя ей, повернули налево, где начиналась последняя часть подъема, которая должна была привести их к вершине хребта. Теперь им пришлось идти по возделанной земле — если можно было назвать таким гордым именем крохотные террасы, прилепившиеся к склону, словно балконы. Стены террас были выложены из нескрепленного раствором камня, образовывая три стороны неглубокой емкости, четвертую составляла скала. Внутрь была засыпана красноватая почва. Наружу свешивались короткие и толстые виноградные лозы, которые крестьяне подвязывали бечевками к прутьям. Листья подернулись уже золотом и пурпуром, и Рэймидж понял вдруг, что лозы все еще увешены гроздьями. Ягоды были маленькими, цвета топаза с красноватым оттенком, поэтому, сливаясь с листьями, они и не бросались в глаза с первого взгляда.

— Посмотри-ка, — сказал Рэймидж, указывая на виноград.

Джексон взобрался на стену одной из террас и сорвал несколько гроздей.

— Неплохо, — произнес Рэймидж, попробовав, — это винный сорт. Крестьяне уберут урожай после ближайшего дождя.

— А почему именно после дождя, сэр?

— Что же, можно и не дожидаться дождя, но в таком случае вина получится меньше. Дождливый день — то самое время, от которого зависит, какой получится урожай.

Через двадцать минут они достигли середины впадины, а значит, находились в самой сердцевине гряды. Справа находился Спадино, а слева — более близкий и высокий пик Спаккабеллезе. Тропа пошла вниз и поворачивала налево, следуя подножью Спаккабеллезе и через несколько сот ярдов они уже пробирались между высокими стенами террас, напоминавшими лабиринт, а то там то тут, на причудливых нагромождениях камней и скал, показывалась голова ящерицы, уже приобретшей коричневатый осенний наряд, пристально следящая за ними немигающими глазами-бусинками.

Внезапно стены по обоим сторонам закончились, и путешественники оказались прямо перед расстилавшейся под ними равниной, идущей параллельно хребту, на котором они стояли сейчас. Зрелище было захватывающим: за долиной виднелся другой горный хребет, а за ним еще несколько, причем каждый выше, чем предыдущий, так что ландшафт, с его гребнями и впадинами, напоминал застывшие в камне волны, стремящиеся к подножью горы Монте-Арджентарио.