Лейтенант Рэймидж - [15]

Теперь он мог рассмотреть всех моряков в гичке, и пришел к выводу, что это отборные люди: боцман оставил ему лучших из уцелевших матросов «Сибиллы», парней, привычных брать рифы и работать с парусми на верхних реях.

Заросшие щетиной и одетые в лохмотья, при свете луны они больше напоминали команду приватирского судна, чем королевских моряков, а приватиры — все равно, что пираты, даже, говоря откровенно, хуже пиратов, поскольку служат за определенный процент от захваченного, что делает их более кровожадными и дерзкими по сравнению с пиратами, доля которых зависит от доброй воли их капитана.

Его внимание привлек один моряк, сидевший на ближней к нему банке: обнаженный по пояс, с перевязанной куском материи лбом, чтобы пот не заливал глаза; волосы собраны в косицу, а лицо все еще черное от порохового дыма. Какого дьявола он забыл распорядиться положить несколько коек в шлюпки, подумал Рэймидж. Даже изрядно загорелые, полураздетые матросы будут изнывать под полуденным солнцем, обжигающим кожу и изнуряющим больше, чем работа на веслах. К этому надо прибавить неутолимую жажду. Матрос наклонился, готовясь к гребку. Не следы ли крови у него на лице?

— Эй, ты ранен? — окликнул его Рэймидж.

— Пустяки, сэр, всего лишь царапина на лбу. А что, у меня на лице кровь?

— Похоже, что так.

Удивительный народ эти моряки, подумал лейтенант, дай им малейшую возможность увильнуть от работы, и они непременно ею воспользуются. Появится шанс дезертировать, и они побегут, несмотря на страх смертной казни или, по меньшей мере, прогона сквозь строй флота. Но в бою их словно подменяют: лентяи, пьяницы, идиоты — все превращаются в сущих демонов. В минуты опасности каждый стоит двоих. Даже теперь, после трудного боя, они, если нужно, станут наваливаться на весла до тех пор, пока не рухнут от усталости. И в то же время, позволь он себе заснуть, имея в шлюпке бочонок с вином, то проснувшись, обнаружил бы их всех пьяными в стельку.

Во многом они вели себя как дети, хотя некоторые из экипажа «Сибиллы» годились ему в отцы. Он никогда не забывал о присущих их натуре чертах примитивности: детском энтузиазме, непослушании, безответственности и непредсказуемости.

Ну вот, опять ты замечтался, лейтенант Рэймидж… Он решил дать людям немного передохнуть, и за это время рассказать им немного о задаче, которую предстоит выполнить.

— Так, ребята, вам, наверняка, любопытно, куда мы идем, если вы, конечно, не слышали уже об этом возле лагуна…

Это замечание вызвало взрыв смеха. Многие офицеры узнавали о подробностях секретных капитанских приказов именно из болтовни возле лагуна, представлявшего собой емкость с водой, установленную на палубе. У лагуна стоял часовой — морской пехотинец, и в установленные часы матросы собирались здесь, чтобы попить воды. Попутно происходил обмен разными сплетнями и слухами, и хотя путь этих новостей от каюты капитана до лагуна был весьма извилистым, сами сведения, оказывались, как правило, близкими к истине. Мало что могло ускользнуть от глаз и ушей капитанского стюарда, а это ничтожество — капитанский писарь — мог приобрести известное уважение среди товарищей по команде только в том случае, если служил поставщиком ценной информации.

— Но если не слышали, я расскажу вам, что знаю. Есть полдюжины итальянцев — людей важных, настолько важных, что адмирал рискнул ради них фрегатом — и которых надо вывезти с материка. Выполнение именно этой задачи начала «Сибилла». Нам же предстоит закончить ее. В течение этой ночи мы могли бы подойти как можно ближе к нужному месту, но с наступлением рассвета риск быть обнаруженными увеличивается, так что нам предстоит найти укрытие и продолжить плавание следующей ночью. Теперь вам известно столько же, сколько мне.

— Разрешите вопрос, сэр?

— Спрашивайте.

— Как далеко продвинулся этот парень — Бонапарт, в этих землях? Кому принадлежит этот кусок побережья, сэр?

— Бонапарт пару месяцев назад захватил Леггорн. Сам Леггорн — свободный порт, но участок побережья от него почти до этого самого места находится во владениях Великого герцога Тосканы, который заключил союз с Наполеоном. Однако на побережье есть анклавы — иначе говоря, небольшие районы, принадлежащие другим владельцам. Лежащий напротив Эльбы Пьомбино, например — владение рода Буонкампаньо. Половина острова Эльба и узкая полоска земли, тянущаяся от этих мест на юг, включая в себя полуостров Арджентарио, который виден отсюда, принадлежат королю Неаполя и Сицилии.

— А он на чьей стороне, сэр?

— Был на нашей, но теперь вышел из войны.

— Сдался, сэр? Почему тогда французы не дошли до Неаполя или Сицилии, сэр?

— Не дошли. Но, как я полагаю, король боится, что французы двинутся на Неаполь. Так или иначе, прямо за Арджентарио лежит город Орбетелло, являющийся центром королевского анклава. Я не могу сказать точно, насколько далеко анклав тянется на юг. Дальше идут владения Папы.

— А что он, сэр? — поинтересовался моряк с испачканным кровью лицом, — он на нашей стороне?

— Папа? Он заключил с Бонапартом перемирие и закрыл свои порты для британских судов.

— Похоже, что в этих краях нам не на кого особенно рассчитывать, — констатировал один из матросов, не обращаясь ни к кому в отдельности.