Лейтенант милиции Вязов. Книга третья. Остриё - [12]

- Как дела, домашняя плановая комиссия? Как позволишь тебя звать:

Я отмахиваюсь. Что он понимает?

Мы пришли из ресторана веселые. Немного выпили, потанцевали. Денег потратили, правда, порядочно, но, оказалось, что мы не одни такие сумасшедшие.

* * *

Сегодня задержалась в институте. Пригласили в комитет комсомола. Разбирали личное дело Зои. Удивительно, как у нас некоторые любят мусолить деликатные вопросы на совещаниях. Нет, чтобы секретарю сперва поговорить с Зоей с глазу на глаз, расспросить, просто побеседовать. Куда там! Даешь на всеобщее обозрение!

А что оказалось? Однажды какие-то парни пригласили Зою с несколькими девушками на вечеринку. Компания собралась разношерстная. Выпили вина. Потанцевали, а потом парни начали хамить.

Зоя выскочила из квартиры, позвонила в милицию. На вызов явился лейтенант Митя Невзоров. Как он там разбирался, неизвестно. Только через неделю в комитет пришло письмо, в котором Митя просил принять меры к студентке Зое Скороходовой, обвинив ее в моральном разложении.

Накинулись все - еще бы, письмо из милиции!-и довели Зою до слез. Секретарь наш Вова Демьянов - человек принципиальный и жесткий, он потребовал исключения из комсомола. Я вступилась за Зою. Тут и мне попало и как подруге, которая не помогла, не удержала, и как заместителю редактора стенной газеты (редактор заболел) за то, что статьи публикуем беззубые, плохо боремся с аморальными поступками студентов. Тогда я вступилась во второй раз.

- А вы знаете, что делается у Зои в семье?-спросила я.- Не знаете. А положение там невозможное. И если мы ее исключим из комсомола, куда она покатится? И из института тогда исключать надо …

И еще: почему мы своих вечеринок устраиваем. мало? Кто в этом виноват? Девчатам и потанцевать негде …

Члены комитета меня поддержали, и Зоя получила только предупреждение. А я удивилась: значит, и я воевать умею?

Зоя меня провожала и благодарила.

ОТ АВТОРА

Они встретились поздно, часам к двенадцати, у газетного киоска. Неровные тротуары, выложенные кирпичом, одноэтажные дома, дворы с воротами и калитками, тусклый свет редких лампочек.

Холодный! асфальт лежал на улицах грязным ноздреватым льдом. Пашка уже курил за киоском, когда, запыхавшись, подошел Петя.

- Долго ждал?- спросил он. - Нет.

- Не ушел еще?

- Смотрю…

Во втором от угла доме окна были освещены ярко, на ситцевых занавесках иногда появлялись силуэты мужчин и женщин. Доносилась негромкая музыка.

Юноши некоторое время наблюдали и прислушивались.

- Еще гуляют,- сказал Петя.

- Нажираются,- подтвердил Пашка.

Петя вынул из кармана пачку папирос «Огонек» и тоже закурил.

Стояли молча, покуривали, поглядывали на интересующий их дом. Разговаривать не о чем - все решено.

Они не особенно раздумывали и сомневались. По-юношески горячие, они решили просто: уничтожить Окорокова, этого паразита, причинившего столько горя людям и сейчас причиняющего, и неизвестно, кого он еще обидит и обесчестит в будущем. «Он угробил мою мать.- сказал Пашка,-не перышком, конечно, да какая разница! Теперь доканывает твою. Потом возьмется за третью. А за это не судят…».

Ночь была прохладная. Тянул колючий ветерок, пощипывал уши. Пашка посмотрел на пригорюнившегося Петю, надвинувшего форменную фуражку по самые уши, ухмыльнулся и сказал, форсисто выставляя вперед ногу:

- Не дрейфь! В крайнем случае всю катушку возьму на себя. Мне терять нечего - все равно жизнь полетела кувырком. А судьи наедут статью помягче - ведь пользу людям принес. Допираешь?

- Нет уж, отвечать, так вместе,- не согласился Петя. Ну и дурак!

- А ты не дурак? Да? Не дурак?- вдруг вскинулся Петя и замахал руками.- Разве друзья так делают? Я и сам не маленький, знаю, на что иду. И нечего выставлять себя героем.

- Ладно тебе,- прервал снисходительно Пашка,- на том свете все равно сочтемся, а в крайнем случае - в трудколонии. Вдвоем туда чапать веселее. Да вот беда: тебе учиться надо.

- А тебе?

- Мне?- Пашка хохотнул.- Опоздал. Для учебы нужно терпение, а у меня его нет. По растерял.

Ветерок шнырял по закоулкам, качал ветки, забирался под костюм, выхватывал тепло горстями. Все меньше проходило по улицам людей, и, казалось, дома тоже застыли от холода. Петя засунул рукав в рукав, а Пашка гонористо втиснул руки в карманы - знай, мол, наших, ни жара, ни холод не берет.

Выбросив окурки, вновь зажигали папиросы - маленькие огоньки, мерцающие у рта, напоминали о тепле, и с ними было легче ждать.

- Наверное, в холодную погоду не сподручно такое дело … - проговорил застывшими губами Петя и еще больше сгорбился. Сестра Зоя частенько обзывала его мерзляком. Он бы давно и с удовольствием убежал в общежитие, улегся в теплую постель. Черт с ним, с отчимом, можно расправиться с ним и по позднее. Но неудобно перед Пашкой. Засмеет. Со стыда сгоришь. Пашка испытывал всякое, на жизнь смотрит с насмешкой, будто она случайно досталась ему в наследство и ее можно транжирить как попало.

И сейчас Пашка хмыкнул, сплюнул, сумев удержать в зубах папиросу и уставился на Петю.

- Ты, старик, во-первых, не болтай о нашем деле,- и стены имеют уши. Доходит?

Петя задумался. Когда они договаривались, в головах шумело от водки и пива, тогда все казалось легким и преодолимым. Зато в этот ночной час Петя вдруг хорошо понял, на что он идет. Ему стало жутко. И надо было как-то заглушить страх.