Лейтенант Бертрам - [84]

Но в сегодняшней присяге ничего этого не было, ничего, кроме холода. Она налагала обязательства, не беря на себя никаких обязательств ни перед богом, ни перед людьми. И вообще, что это за бог, именем которого клянутся?

Йост испуганно спросил себя, какое ему, собственно, до всего этого дело. Мы всего-навсего дальнобойные снаряды. Наверху, в штабах, с нами считаются не более чем с неодушевленными предметами, так артиллерист рассчитывает траекторию своих снарядов. Мы — снаряды с необычайно удлиненной траекторией полета, вот и все.

Йост думал сейчас о том, о чем однажды говорил пьяный граф Штернекер.

Йост разглядывал линии на своей ладони и думал: как же вышло, что от одного дурацкого вопроса: «Зачем?» — его профессия превратилась в мрачную слепую силу?

Другие профессии не требовали этого вопроса. Ясно, зачем сапожник — сапожник, зачем портной — портной. Профессия подметальщика улиц была полна смысла, так же как профессия актера.

Ладно, пусть я буду только дальнобойным снарядом. Но даже и тут можно быть порядочным, достойным человеком, только надо, чтобы это имело смысл.

До сих пор Йост верил, что видит этот смысл. И только эта проклятая формула присяги показала ему, что его солдатская служба бессмысленна. Это была присяга ландскнехта кондотьеру, по такому образцу шайка разбойников могла присягать своему главарю! Клятва евнуха! Вновь и вновь натыкался он на стену этой немой присяги, ничего никому не говорившей. Жирные черные готические буквы на белой бумаге. Подполковник в третий раз повторил клятву. Как кандалы, звенели слова этой клятвы, оскорблявшей человека и унижавшей достоинство солдата.

Черт возьми, подумал Йост, что же это за дело, которым я занимаюсь? Почему, присягая, об этом не говорят вслух? Почему умалчивают об этом, когда заставляют нас приносить присягу?

Он захлопнул устав и поставил его обратно на полку. В ожидании Хааке он расхаживал взад и вперед по комнате.

Да что же это такое, терзался Йост, я обвинил человека в предательстве, а теперь сам себя спрашиваю, что же он, собственно, предал?

Почему это не напечатано черным по белому, ясными словами, как догмат веры?

И опять в ушах у него звучала маршевая музыка сегодняшнего утра. Он слышал топот колонн и незаметно наклонялся, чтобы твердо взглянуть в лица проходящих мимо солдат. Каждому по очереди. Поглубже заглянуть в глаза, направленные на него. В этих глазах сияла решимость. Решимость на что? Первая эскадрилья прошла, за ней — вторая. Зачем вторая эскадрилья? Зачем Хартенек? Зачем Бертрам? Солдаты, зачем?

Он видел маленький четырехугольник флага, полоскавшегося на северо-западном ветру. Вышитый черным кусочек шелка. О чем ты говоришь, полотнище флага? Зачем развеваешься на ветру? Какому делу я служу?

Что за странные вопросы одолели его? Йост хотел положить конец раздумьям. Он жаждал дела, которое потребовало бы всех его сил, заняло бы все его мысли.

И он отдал приказ подготовить к высотному полету новую, опытную машину. И сам спустился вниз, чтобы проверить ход подготовки.

У техников были весьма кислые лица. Наконец один решился сказать, что они думают:

— Уже очень поздно, господин подполковник!

Йост дал указание нагрузить самолет светящимися бомбами для выброски. Он натянул на лицо кислородную маску и сел за штурвал.

Тем временем Марианна блуждала по городу. После ухода Йоста она еще долго просидела на кровати. На сей раз победа осталась за ним. Она раздумывала, что ей делать. И опять приняла решение сознаться ему в своей связи с Бертрамом, сказать, что это не его ребенок. Она уже увидела себя на коленях перед ним… Но даже мысль об этом ее возмутила. Однако, если она как следует поплачет перед ним, он на все пойдет, он ведь боится ее слез. Какой же он все-таки трус! И конечно, он потом будет раскаиваться, будет чувствовать себя жертвой шантажа, будет пытаться, в свою очередь, шантажировать ее своим великодушием. Нет, лучше их жизнь не станет. Слишком сильна ненависть. Пощада может служить только оружием.

И тут она опять вспомнила угрозы Йоста в адрес Хайна. Йост хотел арестовать его, чтобы ранить ее. А значит, она должна помочь Хайну Зоммерванду, потому что он действительно ее любил. Необходимо его предупредить, дать ему денег, чтобы он смог бежать, наверняка ведь он без гроша.

Но она не знала, где живет Хайн. Да и хозяйственные деньги давно уже растратила, в последние дни покупала только в кредит. Чем же ей помочь Хайну?

Ни на что я не гожусь, сказала она себе и готова была уже снова сдаться. Но мысль, что она просто не вправе позволить Йосту торжествовать и эту победу, придала ей сил. Она бросилась к телефону и позвонила Эрике Шверин.

— Я сделала глупость, и мне срочно нужны деньги!

— Много?

— Да, двести или триста марок.

— А сто пятьдесят тебя не устроят? Ты хочешь купить новый плащ?

— Ладно, пусть будет сто пятьдесят. Только пришли мне их побыстрее. Что случилось? Я тебе в другой раз расскажу.

Марианна оделась. Посыльного она дождалась в саду. Буквально вырвала у него из рук конверт с деньгами и убежала. Она верила в счастливый случай, заклинала судьбу послать ей возможность совершить первое доброе дело в своей жизни. Она жаждала спасти Хайна Зоммерванда, жаждала ему помочь.