Лейтенант Бертрам - [71]

А больше он ничего сделать пока не мог, и это часто удручало Хайна. Он довольно смело сравнивал себя с Йостом, который носит теперь звание подполковника, и будет командовать разбойничьим притоном, что сооружается сейчас на острове, тогда как Хайн может только изредка заниматься «ловлей душ». Какая зловещая несоразмерность: другие строят здесь оплот насилия, а он, Хайн, завоевывает доверие нескольких человек, с которыми даже не имеет права познакомиться. Думая об этом, он утешал себя лишь тем, что другие еще только пожинают урожай, а он со своими людьми уже снова начинает сеять.

Йост думал о Хайне Зоммерванде куда чаще, чем тот мог предположить. Даже спустя много дней перед ним то и дело возникало беспокойное, белое в свете прожекторов лицо Хайна с рыжей шевелюрой и перекошенным ртом. Всякий раз при мысли об острове ему вспоминался этот человек, который вносил смятение в его мысли. И Йост спрашивал себя, почему никак не может отделаться от воспоминания об этом рыжем.

Так было и в тот вечер, когда к ним в гости пришли майор Шрайфогель с женой.

Майорша Шрайфогель объяснила Марианне, почему она теперь не одобряет ухаживаний капитана Бауридля за старшей дочкой почтового инспектора Зибенрота.

— Я и сама отчасти в этом повинна, — призналась она, почесывая указательным пальцем свой большой нос. — Но после всего, что я видела и слышала, я смотрю на это совершенно иначе.

Марианна сидела неподвижно, глядя прямо перед собой. Она теперь часто «теряла лицо», как она сама это называла. В такие минуты она сидела, уставившись в одну точку, но ничего не видя. Ей казалось, что взгляд ее обращен вовнутрь.

Майорша продолжала чесать языком, не обращая внимания на Марианну. От своей кухарки она узнала об Альмут ужасные вещи.

Она сложила губы дудочкой, потом продолжала:

— Вы только подумайте, однажды она вернулась домой только в восемь утра и вся заплаканная. Горничная Зибенротов говорит, о, мне даже боязно повторять, но она уверяет, что у Альмут какая-то любовная связь.

Марианна кивнула. Ее верхняя губа вздернулась, и она стала похожа на кролика.

— Надо, пока не поздно, остеречь Бауридля от этой девицы, — решительно воскликнула майорша. — Ведь если он уже попался в ее сети, ему не выбраться. А ничего нет хуже несчастного брака.

Марианна подняла на нее пустые глаза.

— А вот у вас, — воодушевилась майорша, радуясь, что наконец привлекла внимание Марианны, — у вас с вашим мужем такая гармоничная жизнь. Вам даже не понять, что значит несчастный брак.

Марианна пожала плечами. Взгляд ее стал настороженным и недоверчивым. Потом она смущенно улыбнулась, словно охраняя тайну своего счастливого брака.

Майорша меж тем шептала, не стоит ли, мол, предупредить Бауридля об истинном характере этой особы анонимным письмом? Но этим, пожалуй, цели не достичь.

— С анонимным письмом он может не посчитаться, — размышляла она вслух. — У него такой благородный образ мыслей.

На самом деле отношения между Бауридлем и Альмут Зибенрот злили ее лишь потому, что она поссорилась с женой капитана Штайнфельда. Майорша полагала, что, если ей удастся отвадить Бауридля от Альмут, госпожа Штайнфельд будет вне себя от злости.

В дурнейшем настроении Йост пошел провожать Шрайфогелей до калитки. А Марианна медленно, с трудом, поднималась по лестнице к себе в комнату.

Нет ничего хуже несчастного брака, повторяла она про себя. Какими ничего не значащими казались ей эти слова в сравнении с истинным несчастьем, с этим во зло обернувшимся чудом. Радости больше не было, все мысли были горькими, чувства — злыми, ощущения — болезненными. Мир стал темным и таким холодным…

Марианна обхватила себя за плечи, словно у самой себя ища защиты. Она повалилась на кровать и плакала в безысходном отчаянии. Билась и каталась по кровати от горя. Схватила с ночного столика ножницы и подумала: я выколю себе глаза. Но тут же опять расплакалась, жалобно приговаривая:

— О боже мой, боже мой…

Она услышала, что Йост поднимается по лестнице, и притихла, глотая слезы.

Но рыдания подступили к горлу и рвались наружу, еще сильнее, еще громче. Пусть он это слышит. Не может же он пройти мимо, если услышит, подумала Марианна. Она уже видела себя на коленях перед ним. Да, всхлипывала она, я тебя обманула, я одна во всем виновата. Я подлая, гнусная… Я сама себе ненавистна. Но прости, прости меня. Я не хочу больше быть такой. Я больше не выдержу, я так одинока…

Она плакала от отчаяния, от сочувствия к себе самой, плакала оттого, что так унижается, прислушиваясь к его шагам. Вот он стоит уже на последней ступеньке, вот подошел к ее двери. Она чувствовала, что он медлит, слушает, и громко всхлипнула. И тут же раздались его шаги. Он прошел к себе в комнату. И поплотнее прикрыл за собой дверь.

Он ненавидел ее и бывал недоволен, если не мог дать ей это почувствовать. Это приносило ему секундное удовлетворение, как только что, когда он помедлил перед ее дверью. Но потом он опять чувствовал себя несчастным, страдал от ее боли. Он знал, она нарочно плакала так громко, хотела, чтобы он ее услышал. У него язвительно скривился рот. Но ее детски глупое поведение так тронуло Йоста, что и у него на глазах выступили слезы.