Лейтенант Бертрам - [171]

После того как были приняты необходимые меры, Хартенек направился в дежурную часть эскадрильи. Там сидели мрачные Хааке, Вильбрандт и Бертрам. На глазах у Бертрама выступили слезы, и даже равнодушная физиономия Хааке выражала страдание.

Широко расставив ноги, Хартенек остановился посреди комнаты. На лбу у него залегли две твердые складки, а в глазах появилось насмешливое выражение. Приказным тоном он объявил им:

— Наш девиз: отомстим за смерть товарища. Завтра утром вылетают все машины боеучастка. Подробности узнаете из приказа!

Он видел, как подтянулись лейтенанты. Ему даже показалось, что глаза Бертрама сверкнули. Довольный столь быстрым успехом, он отпустил их.

Когда на следующее утро эскадрильи взлетали, Хааке, обращаясь к Бертраму, заметил:

— Признайся, Хартенек действует просто великолепно. И по отношению к бедному Завильскому он поступает очень порядочно, хотя терпеть того не мог.

Маленький Вильбрандт удивлялся:

— Куда они хотят сбросить всю эту дребедень? Ведь по ту сторону фронта всего несколько деревушек!

Бертрам тоже не ожидал, что предстоит операция такого масштаба. Он восхищался Хартенеком, который сумел настоять на своем, и одновременно испытывал чувство отвращения к нему, ибо видел Хартенека насквозь и знал, что дело отнюдь не в погибшем Завильском.

Тяжелые бомбардировщики взлетали звеньями. То был веселый старт, экипажи обменивались шутками. Все знали, что у противника нет противовоздушной обороны. Земля гудела, а вскоре загудело и небо.

Сидя в самолете, Бертрам успел подумать, что все-таки при Бауридле жилось иначе. С тех пор как приехал Хартенек, все приобрело сомнительный и ненадежный оттенок. Со страхом и стыдом он вспомнил вечер с Эрикой.

В этот момент Хартенек крикнул ему с земли:

— Ну, сегодня будет дело, верно? Мы им покажем. Потом никуда не уходи, хорошо? Я хочу поговорить с тобой! — Он помахал Бертраму рукой и направился к своему самолету.

Разрушение города Герники, вызвавшее негодование во всем мире и напугавшее людей знамением грядущих бед, укрепило авторитет Хартенека не только у офицеров его эскадрильи. Поскольку всем было известно, что идея исходила от него и что именно он разработал план операции, Хартенека произвели в капитаны. И Эрика тоже изменила свое отношение к нему. Она неожиданно обнаружила, что ей нравятся его воля и жестокость, и теперь обращалась к нему с покорной нежностью. Как Хартенек ни тяготился этим, он был достаточно умен, чтобы воспользоваться внезапной переменой ее чувств. После производства в капитаны он заставил ее расписаться с ним, а через несколько дней объявил, что, по его мнению, ей пора возвращаться в Германию.

Хотя Эрике и нравилось подчиняться его повелительному тону, она вначале противилась его решению. Это привело к ссоре, во время которой она совершенно неожиданно для себя упала перед ним на колени. А Хартенек разозлился так сильно, что в гневе пнул ее ногой. Это было первым проявлением каких-либо чувств к ней, и она восприняла его как должное. Послушно пообещав вернуться домой, она на следующий же день отбыла на машине в Севилью.

Все эти события, в том числе и инцидент с Эрикой, убедили Хартенека, что он попал в полосу везения. Его обычное высокомерие стало совершенно невыносимым.

— Обстановка прояснилась, твоя подружка уехала! — В таких выражениях он сообщил Бертраму об отъезде Эрики. Засунув руку в карман брюк, он с сигаретой во рту расхаживал по комнате. Его круглое лицо осунулось. В нем больше не осталось ничего от педантичной осторожности прежних времен. Напротив, оно выражало страсть. Его смех звучал зло.

Несмотря на это, Бертрам спокойно выдержал взгляд приятеля. С напускным равнодушием он произнес:

— Я уже слышал. Вильбрандт радостно объявил нам об этом. Кстати, она оставила мне письмо.

— Смотри-ка, вот так сюрприз, — с издевкой произнес Хартенек и категорическим тоном добавил: — Ты мне его, конечно, дашь.

— И не подумаю! — возразил Бертрам.

— Мой юный друг, с сентиментальностью теперь покончено раз и навсегда! — предупредил Хартенек. — Она только путает, а мне нужна ясность. Тебе давно пора понять, что я умею выходить из трудных положений. Твой маленький бунт против меня был пошлым и гадким, и произошел он только потому, что тебе помогала Эрика. В ближайшее время тебе, пожалуй, не стоит больше рассчитывать на ее помощь. Это ты поймешь из письма, которое Эрика написала тебе. — Хартенек с улыбкой наблюдал, как Бертрам опустил голову, и с нажимом произнес: — Вот видишь, я достаточно хорошо информирован. Дело в том, что ты несколько заблуждаешься относительно характера моих отношений с этой необычной и весьма любопытной женщиной. Ты во многом заблуждаешься. Но это твоя вина. Ты ведь не хочешь учиться у меня, хотя я, ей-богу, потратил на тебя порядочно времени и терпения.

Чем дольше Хартенек говорил в этом тоне, тем сильнее раздражался Бертрам.

— Зачем тебе письмо, если ты и так знаешь, что в нем? — прервал он Хартенека.

— О, мне бы очень хотелось ознакомиться с формулировками, — произнес Хартенек, наслаждаясь замешательством Бертрама. — Мой интерес к письму — кстати, ты сделал глупость, упомянув о нем, — чисто познавательный. Я хочу поговорить начистоту, поэтому буду, как прежде, откровенен с тобой. Учитывая характер отношений между мной и… моей женой, мне кажется, будет лучше, если мы будем знать друг о друге как можно больше. Я, конечно, не знаю, насколько придерживается этого принципа Эрика, но подозреваю, что она старается. Во всяком случае, у меня есть все основания быть начеку. И чтобы больше не возвращаться к этой теме: ты видишь, для этой дружеской просьбы у меня есть весьма серьезные основания, и я надеюсь, ты ее выполнишь. — Как бы подчеркивая сказанное, Хартенек стукнул ладонью по столу. А когда Бертрам ничего не ответил, тихим, угрожающим голосом спросил: — Итак, я могу считать твое молчание согласием, да? Отлично. Я поблагодарю тебя, когда письмо будет у меня в руках. Не раньше. Зная твой слабый характер, я не дам тебе возможности передумать.