Лейтенант Бертрам - [160]

Хотя Хайн Зоммерванд считал, что видит Маноло насквозь, он все же сдержался и только спросил:

— А у других земля есть?

— И у них есть, — торопливо выкрикнул Маноло. — Не думай, что мы все забрали себе. Шестеро из них настоящие богатеи.

— Черт с ними, с шестерыми, а остальные?

— У остальных раньше никогда не было земли, — ответил Маноло. — Они даже не знают, что с ней делать. Это батраки. Раньше они работали на герцога, а теперь работают на крестьян.

Видя, что лицо Хайна потемнело от гнева, Маноло быстро добавил:

— Я всегда был за республику. За нее я сражался. Спроси любого в деревне, где я потерял глаз. Тебе всякий скажет, что мне его выбили фашисты, когда я при Примо де Ривере сидел в тюрьме. Да, я сражался, я жертвовал собой. Другие в деревне тогда и слышать ничего не хотели о борьбе. Я был один, в меня плевали, когда я шел по улице. Герцог выкатил им бочонок вина, и они, напившись, подожгли крышу моего дома. Это были те же люди. Когда мы выскочили из горящего дома, они сорвали с моей жены рубаху и дубинками гнали ее по деревне. Смотри, — Маноло снова обернулся. — Они прогнали ее до конца деревни, до той развалюхи внизу, где растут подсолнухи. Я всякий раз вспоминаю об этом, когда прохожу мимо. Там она упала.

Они остановились на узкой полоске, образованной тенью дома. Маноло поднял руки и закрыл ими лицо. Мимо них по улице прошли три девушки в ярких шелковых платьях. Они держали друг друга за руки. Когда их шаги затихли, Маноло взглянул на Хайна.

— Теперь-то они все за республику, все как один социалисты. А я обязан говорить им «товарищ», обязан принять их в кооператив. Этого ты от меня требуешь? Ведь обязан? Так? — Загорелая кожа на его одноглазой физиономии покраснела от негодования.

Между тем на площадь прибыл испанский батальон, который они пригласили на праздник. С радостными лицами солдаты спрыгивали с грузовиков на землю, и Хайн заприметил среди них худое лицо Пухоля.

— Отвечай же, немец, — требовал Маноло. — Отвечай, товарищ. Ты же коммунист: они что, тоже твои братья? И я должен делиться с ними землей? Ты ведь этого требуешь?

— Сейчас начнется праздник, — произнес Хайн Зоммерванд.

— Отвечай, — не унимался одноглазый Маноло.

Хайн Зоммерванд пожал плечами.

— Я ничего от тебя не требую, Маноло, — наконец медленно произнес он, пытаясь ясно выразить то, что хотел. — А вот деревня требует от тебя, чтоб ты ею управлял. Требует этого и земля. Ведь своими силами вы с ней не справляетесь. А должны. И еще — этого требует партия. Ты знаешь, как обстоят дела. Уже сейчас продуктов не хватает. Нужно собрать урожай до последнего зернышка, а потом заново обработать поля. Обработать до последнего клочка земли. Народу нужен хлеб. Стране нужны руки, рукам нужна работа. Все предельно ясно.

С площади доносилась музыка. Георг и доктор Керстен стояли рядом с Пухолем. Хайн Зоммерванд повернулся лицом к въезду в деревню, но машины из Мадрида все еще не было.

— Если ты, Маноло, мешаешь, если стоишь поперек дороги, лучше отойди в сторону, — сказал Хайн и оставил крестьянина одного, даже не взглянув на него. Но вместо того чтобы пойти на площадь, он зашагал в конец деревни, к тому самому домику, где из-под больших золотистых ресниц смотрели черные глаза подсолнухов. К нему присоединился Флеминг, который нетерпеливо заметил:

— Надеюсь, они скоро приедут. — Его лицо выражало не меньшее ожидание, чем лицо Хайна.

Наконец они заметили ехавший по дороге грузовик. Женщины на грузовике были одеты в пестрые платья, они пели.

— Ну, вот и они! — с облегчением воскликнул Флеминг. — Хайн, с ними едет одна девушка! Такая девушка, какой ты еще не видел. Думаю жениться на ней.

Хайн насмешливо посмотрел на седые волосы Флеминга. Они повернули и быстро зашагали к деревенской площади, грузовик обогнал их в узком переулке. Им пришлось прижаться к стене дома. Ирмгард помахала Хайну рукой. В машине была и Хильда Ковальская. Она выглядела очень бледной. Когда Флеминг и Хайн Зоммерванд появились на площади, грузовик уже окружили солдаты, наперегонки помогавшие женщинам слезть.

Ирмгард держала на руках черноволосую Розиту. Лицо ее радостно сияло:

— Я привезла твою дочурку, Хайн! — воскликнула она.

Он с благодарностью погладил полную, обнаженную руку Ирмгард, наклонился и расцеловал в обе щеки ребенка.

— Я бы с удовольствием раздела ее тут же на площади. Ты даже не подозреваешь, как она изменилась. Смотри, какие у нее пухлые ручки!

Ирмгард с нетерпением ждала, когда ее похвалят, но Хайн был так взволнован, что не мог говорить. Конечно, он знал, что обрадуется этой встрече, но не подозревал, как велика будет эта радость. Он вдруг заволновался, и в его взгляде, скользнувшем по площади и людской толпе, появилось напряженное выражение. Ему хотелось побыть наедине с Ирмгард и ребенком. Он робко обратился к Ирмгард:

— Ты не хочешь взглянуть, как я живу? Там ты можешь вымыться, и, если Розите что-нибудь надо… Можно, я ее возьму?

Розита не хотела расставаться с Ирмгард и наморщила лобик, но Хайн качал ее на руках до тех пор, пока на ее розовых губах не заиграла улыбка.

— Она легкая как перышко, — удивился Хайн, радуясь маленькому существу, сидевшему у него на руках.