Лейли и Меджнун - [3]

Два глаза, подведенные сурьмой,

Соперничают с полуночной тьмой.

Не молния грозы — ее лицо,

А молния красы — ее лицо.

Да, молния: то — ливня бедствий жди,

То — милостей посыплются дожди!

Вкруг шеи ожерелье зажжено,

Как звезды вкруг луны, горит оно.

Повязка — лунный луч на волосах…

Рок видит смерть свою в ее глазах!

Вся хороша, от головы до ног,

Любви душа — от головы до ног!

Она выходит. Властная краса

Смущает мир земной и небеса.

За ней — служанки, юны и стройны,

Как приближенные самой весны.

И в школе стало празднично, светло:

Игривое веселие пришло!

Учитель счастлив: миновал недуг.

Он отпустил гулять ее подруг.

Как солнце для небес и для земли,

Была для школы светочем Лейли:

Лейли, как ночь весны, сердца влечет!

Ей оказали девочки почет, —

Созвездья так приветствуют луну,

Так сад встречает юную весну.

Все расцвело. Лишь дерево одно

Дыханьем осени обожжено,

Пылает увядания огнем,

И пожелтела вся листва на нем:

Увидел Кайс весеннюю зарю,

И стал он весь подобен янтарю.

Вокруг царила юная весна, —

Его лицо покрыла желтизна,

Дыханье осени в его крови:

Восточный вихрь ворвался, вихрь любви.

По телу слабому пошел озноб,

Росой холодной увлажнился лоб.

Он чувствовал: сейчас конец придет,

В беспамятстве сейчас он упадет.

Его лицо менялось каждый миг.

Он обезумел: он любовь постиг.

Любви пригубил чашу в первый раз,

Хлебнул глоток — и опьянел тотчас.

Но, мучаясь, он пересилил страсть,

Чтобы на землю тенью не упасть.

На Кайса поднял взор его кумир…

Ей показался темным светлый мир!

В огонь упала слабая душа,

Сгореть в любовном пламени спеша.

Волненье Кайса ей передалось.

Он для нее прозрачным стал насквозь.

Лейли глядит — и видит только страсть.

Да, и она любви узнала власть!

И с тонкостью понять ему дала,

В каком она огне, и поняла

Потом сама: «Когда ему сейчас

Не помогу, для посторонних глаз

Он явной сделает свою любовь,

Мы встретиться тогда не сможем вновь,

Ему не разрешат учиться тут,

Преграду между нами создадут».

И молвила, подняв глаза с трудом:

«Друзья мои! Давайте в сад пойдем;

Всей школой хорошо гулять в саду!..»

Ученики ликуют: раз в году

Такая радость красит долю их:

Учитель отпустил на волю их!

И Кайс, усилье сделав над собой,

Смешался тоже с резвою гурьбой…

Искусный садовод в саду любви!

Мне розовую чашечку сорви:

Скажу, на завязь бросив быстрый взгляд,

Какие розы разукрасят сад!

ГЛАВА III

О том, как Кайс увидел Лейли в весеннем саду и упал в беспамятстве

ГЛАВА IV

О том, как Кайс, придя в себя, застонал, как соловей, и снова потерял сознание и отец увел его с собой

ГЛАВА V

О том, как Кайс направился в сторону племени Лейли, как он беседовал с собакой Лейли, а потом увидел свою возлюбленную

Кто воспевал страдальца бытиё,

Так заставлял писать перо свое:

Беспамятством, бессильем одержим,

Не ведал Кайс о том, что стало с ним,

И вот узнал, едва лишь ожил он,

Как близких сердцу растревожил он.

Родители стонали день и ночь,

Не ведая, что делать, как помочь?

Тот — юный лоб, вздыхая, целовал,

Та — горестью убита наповал.

И, все поняв, смутился Кайс тогда,

Не знал, куда деваться от стыда,

Глядеть в отцовские глаза не мог,

В тоске лежал у материнских ног,

И под ярмом позора своего

Не поднимал он взора своего.

Когда увидели отец и мать:

В могилу Кайса может стыд вогнать, —

Решили не расспрашивать его,

Как будто не случилось ничего,

Решили слова не сказать в укор,

Чтоб мальчик позабыл про свой позор.

И мыслили, вздыхая тяжело:

«Быть может, наваждение прошло?

Он станет сдержанней, горячий нрав

Природой целомудренной поправ?

Быть может, горести промчатся все?..»

И так гадали домочадцы все:

«Приснился юноше волшебный сон»,

«Виденьем неким был он потрясен»,

«Его с дороги сбил коварный див…»

Никто не знал, что, пери всех затмив,

Заворожила юношу Лейли, —

И восвояси родичи пошли.

И Кайс остался наконец один.

Искал он горю своему причин.

Искал он исцеленья своего,

Алкал он избавленья своего.

Тоске внезапной изумлялся вслух, —

Метался беспокойный, слабый дух:

Любви отдаться? От людей бежать?

Но жалко покидать отца и мать.

Найти покой среди домашних вновь?

Но топчет сердце властная любовь!

Так он страдал, пока рука небес

Не сбросила на мир ночных завес.

И войском горя был он побежден:

Настала ночь — Лейли увидел он.

Каков удел влюбленных — он забыл!

И снегом убеленных он забыл

Отца и мать, забыл недавний стыд,

И вот уже к возлюбленной спешит.

Не взял он волю в спутники себе,

И разум не был другом при ходьбе.

Он шел и падал, и вставал, и шел,

И каждый шаг безумцу был тяжел.

Валялся, как поклонники вина

Валяются, напившись допьяна.

И видит он становища огни

И думает: «Меня сожгут они!»

И сердце вдруг охвачено огнем,

И мнится: искры заметались в нем…

Вознес он к небу огненный язык,

Открыл огню воспламененный лик,

Как пышет пламенем зажженный куст,

Он песню-пламя выпустил из уст:

«Огонь, благословенный проводник!

Ты в ночь печали предо мной возник.

Я вижу: искры падают в траву, —

Их звездами печали назову.

Вознесся дым, как вздох твоей груди,

Как цель, очерченная впереди.

Лепешку спрятал ты в своей золе, —

То месяц на заоблачном столе.

Кто взглянет на тебя, тому сурьмой

В глаза войдет летучий пепел твой.

Но роза не глядела на очаг.

Откуда ж цвет сурьмы в ее очах?

Или решила стать сурьмой зола,