Лейла. По ту сторону Босфора - [91]

Рискуя быть убитым или взятым в плен, он несколько раз приближался к пехотному отряду, чтобы оценить состояние угнетенных жарой, малярией и унылыми пейзажами людей. Их продовольственное снабжение было настолько беспорядочно, что им приходилось довольствоваться жареным маисом. У командиров были неточные карты. Будучи знатоком местности, Ханс быстро догадался, что греки плохо здесь ориентируются. Но, несмотря на препятствия, они все же достигли сердца Анатолии, благодаря, в частности, речам командиров генерального штаба, напоминавшим о завоеваниях Александра Великого. Греческая армия вынудила Мустафу Кемаля отдать приказ об общем отступлении на триста километров. Кемаль обозначил последним ориентиром реку Сакарью.

Стратегическое решение было весьма смелым. В случае поражения последствия могли быть катастрофическими. Однако нужно было идти на риск: Турция была в смертельной опасности. Менее чем в сотне километров Великая Национальная Ассамблея негодовала. А жители Ангоры паковали вещи и торопились в Кайcери или Сивас. Если древний город, символ национального сопротивления, будет завоеван греками, мечта свободной и независимой турецкой нации можетрухнуть навсегда.

Ханс провел языком по сухим губам. Он составил представление о численности батальонов и стратегии офицеров. Пришло время возвращаться и доложить об этом. Он опустил голову на руки. Его изнеможенное тело весило целую тонну. До него доносились приказы, перекрикивающие скрип телег и бряцанье оружия. Вот уже несколько дней ему не давал покоя топот бесчисленных шагов. Какой нужно обладать смелостью, какая должна быть у турок вера в Провидение, чтобы не потерять надежду победить! Они получали от советской власти скупые партии оружия. Согласно приказу Мустафы Кемаля, вся страна поддерживала солдат, закон обязывал каждую семью передать властям пакет белья и пару обуви. Реквизировали также лошадей и волов, запасы кожи и масла. Каждый ремесленник работал на армию в соответствии со своими возможностями. Новобранцев призывали с минаретов. Шли безжалостные дикие бои. Позади войск оставались разграбленные, сожженные, опустошенные села.

Когда Ханс наконец пошевелился, от него метнулась ящерица. Камни ранили его руки и рвали униформу, но он еще долго полз, опасаясь быть замеченным. Когда он был достаточно далеко, встал, проверил по компасу местонахождение и двинулся в путь.

Несколько километров Ханс продвигался размеренным шагом, движимый той же несгибаемой волей, которая несла его через Аравийские пустыни во время Великой войны. Ему нечего было противопоставить суровой, выжженной солнцем земле — нечего, кроме терпения и смирения. Анатолия не была его врагом. Она удовлетворила его самые большие археологические мечты, открыла тайны, приучила к вкусу свободы.

Он посасывал камешек, чтобы выделялась слюна, и пытался сосредоточиться на неподвижной точке, которая была одновременно его надеждой и спасением. У него под веками танцевал облик Лейлы. Он решил вернуться в самый центр сражений, чтобы доказать себе, что достоин этой женщины. Он ненавидел войну, но приносил эту жертву так же беспрекословно, как приветствовал крестьянок, с которыми был знаком с детства, и османских преподавателей, которые великодушно приняли его. Теперь он не был чужим, неверным, он был бойцом, который использовал свои знания во имя победы кемалистской армии.

Вдруг Ханс оступился и тяжело рухнул на землю. Он не мог пошевелиться. В голове мерцали белые вспышки. Затем он перевалился набок, нащупал в кармане несколько липких фиников и насытился их сладостью. Часы остановились. По расчетам немца, нужно было пройти около часа, чтобы добраться до деревушки, где оставил коня.

Ханс встал на колени. У него кружилась голова. Но отдыхать нельзя, нужно передать сведения. Он боялся наступления темноты, потому что у него не было с собой ничего, чтобы идти во мраке. По такой неровной и скалистой дороге невозможно двигаться при свете луны и звезд. С ревом немец поднялся и двинулся дальше.

Два дня спустя Ханс наконец добрался до холма Алагёз, где в одном из глинобитных крестьянских домов Мустафа Кемаль разместил свой генеральный штаб. Он хотя и был провозглашен главнокомандующим и наделен многими полномочиями, но носил обычную солдатскую форму коричневого цвета без погон. У отступившей к верховьям реки турецкой армии появились преимущества, в частности благодаря доступу к железной дороге и источникам пресной воды. Лагерь мало напоминал военный. Не было суеты, как в разгар войны. Здесь можно было встретить кузнеца, крестьян в красных шароварах и синих куртках, а женщины с детьми на спинах перетаскивали на линию огня ящики с боеприпасами.

Ханс отрапортовал Рахми-бею.

— Мустафа Кемаль обрадуется, когда узнает о позициях врага, — поздравил его генерал. — Он изучает положение наших подразделений, затем перемещает их с учетом слабых сторон противника. Если бы у нас были разведывательные самолеты, — озабоченно вздохнул он. — Друг мой, да ты бледен! Пойдем, я приготовлю тебе поесть.

Мужчины не виделись с тех пор, как Ханс в столице участвовал вместе с Рахми-беем в первых стычках восстания. Поджаривая на костре кёфте и помидоры, паша рассказал пару стамбульских анекдотов. Но это лишь сильнее расстроило Ханса.