Лейла, Кайла, Кейла и Келайла - [27]

Эрла недоверчиво посмотрела в густую крону.

— Соловьи не такие. Они сверкают и кланяются, когда поют. И песенка у них другая. Красивая и короткая.

Эли отпустил ее руку и встал на коленки, раздвигая густую траву. Потянул широкий лист. Сорвав, поднялся и, отводя ветку, зашипел сквозь зубы.

— Порезался. Знаешь, серебряные деревья — это красиво, но листья у них острые. Видишь, кровь.

— Кровь? — Эрла коснулась пальцем алой капли на царапине, — я вылечу, подожди.

Вытащила из кармашка коробку, из нее — маленький платок, смоченный чем-то жирным, с едким запахом. Прикладывая к руке принца, объяснила немного свысока:

— Нужно просто заполировать. И царапины не будет. А если она глубокая, я отведу тебя к мастеру Асуру, он починит.

— Ой! — Эли отдернул руку, тряся ей в воздухе, — это что? Масло для железа? Печет.

— Для золота, — удивилась Эрла, — а еще для всех драгоценных камней. Мастер Асур всегда говорит, что моя чудесная мраморная кожа будет от него сиять, как утренний свет. Смотри…

Она несколько раз провела платочком по своему лбу, и красная метинка исчезла без следа. Эли нахмурился, прикладывая к своей ранке лист подорожника. Что-то во всем этом было не так. Он бы заметил, если бы прекрасная Эрла была такой же механической куклой, как все бабочки, птицы и олени в диковинном парке Эрриса короля. Но она была живая. Ну, почти. И ему вдруг стало жалко, что ссадина на мраморном лбу исчезла.

Эрла потянулась платочком к его лбу:

— Давай я вылечу твою метку. А то некрасиво.

— Не трогай. Она мне нравится. Ну вот, а мне подорожник помог, — он отбросил листок в траву, показывая Эрле царапину, которая уже подсыхала, — хорошая трава подорожник, живая для живого, так всегда говорила мама.

Эрла пожала плечами.

— Какая разница? Живое иногда и похуже, чем неживое. Корни у твоей травы все в грязи.

— А серебряные листья режут руки, — возразил Эли.

— Живые звери могут укусить. Или боднуть рогами!

— А бронзовые не прыгают так смешно и неожиданно. А еще не едят с руки хлеб.

— Живые цветы вянут, становятся некрасивыми!

— А драгоценные не имеют чудесного запаха!

— Живые птицы поют, когда вздумается, — Эрла топнула туфелькой, — а не когда захочу я! И они бывают такие некрасивые…

— Зато в их песенках есть душа! Разве ты не понимаешь?

Они встали напротив друг друга, сердясь. Но тут снова над головами защелкал соловей, ужасно громко. Слетел под толстый серебряный ствол, пропал в густой траве, оставляя на зеленых листьях алые капельки.

— Я же говорю, живое все пачкает! — Эрла сморщила носик, отступая, — если бы он был правильным, мастер Асур починил бы его! А так… И свалился он в грязную траву, мокрую. Фу.

Эли нагнулся, бережно раздвигая густые стебли. Одной рукой поднял маленькую серую птичку, а другой, отведя круглый лист подорожника, подхватил с земли испачканный осколок прозрачного камня.

— Может, я сумею его вылечить. Смотри, что я нашел!

Эрла покачнулась, взмахивая руками. Синие глаза закрылись, сомкнулись губы, потускнели дивные волосы.

И в это же время, глубоко под ними, под толстым слоем земли, под тайниками в несколько этажей, с лестницами и переходами, в секретной кладовой мастер Асура открыла синие глаза каменная девушка, сидящая у стены. Вздохнула другая, приоткрывая алые губы. А по плечам третьей заструились, переливаясь, дивные темные волосы.

У Эли было всего две руки, поэтому он бросил осколок и прижал к груди Эрлу, не давая ей упасть. В другой руке держал раненого соловья.

И как только осколочек спрятался в траве, живые краски вернулись на лицо Эрлы, снова открылись синие глаза.

— Что с тобой? — Эли осторожно поставил девушку на ноги, придержал за локоть, — ты чуть не упала!

— Видишь, — прошептала Эрла, — живое такое непрочное. Цветы, птицы, листья. В парке осталась живой только трава, и она уже превращается. Вот и я… Мастер Асур сказал, как только все травы, цветы и деревья, все звери в королевстве превратятся, я стану вечной и никогда не умру! Не постарею. Всегда буду такой, какая сейчас.

Принц Эли растерялся. Ему, конечно, нравились глаза и косы Эрлы, и ее тонкая талия, и звонкий смех. Но она говорила такие вещи. Как это — все превратится? И как же это — жить вечно?

— А я? — спросил он, — ты не постареешь, а я? А наши дети? Ты согласна жить и смотреть, как мы превращаемся в стариков?

Эрла улыбнулась. Она знала, что такого не будет. Но это был великий секрет мастера Асура. И он, прикладывая палец к губам, сказал ей когда-то: никому нельзя говорить, а особенно — тому, кто станет твоим королем. Это будет прекрасный сюрприз для него!

И теперь, пока Эли спрашивал, она лишь качала головой, загадочно улыбаясь. Поправила свои чудесные волосы и, отряхнув юбку, повернулась, посмотреть на дворцовые окна.

— Пора возвращаться. Мне еще проследить, чтоб служанки верно сложили в сундуки мои платья и украшения. А их три раза по десять. Сундуков, а не платьев.

Она засмеялась и побежала обратно, подхватывая подол, чтобы не намочить его каплями росы и не выпачкать мокрой землей, которая еще осталась там, где росла живая трава. Ненадолго, успокоила себя Эрла. Чудесная будет травка из нефритовых кристаллов и изумрудных пластинок!