Левитан - [120]

Шрифт
Интервал

Когда-то я читал, что Хемингуэй отправился в Африку на сафари — и взял себе несколько дней отпуска, мое сафари был «Cours de Linguistique Générate»[86], написанный знаменитым Ф. Де Соссюром, а дал мне его профессор.

Если бы кто-то прочел эти кипы моих сочинений, которых вон там целый чемодан, то посчитал бы меня (может, заслуженно?) самоуверенным всезнайкой. Ведь с помощью своего психологического метода я объяснил то, что Фрейд называл подсознанием, а также в теории ощущений я смог растолковать условные рефлексы, описанные Павловым. Я классифицировал все сексуальные девиации, которые являются не чем иным, как гиперболизацией нормальных направленностей сексуальности, — а они очень важны для исследования функционирования других инстинктов.

Естественно, параллельно я должен был разработать необходимую терминологию. Бог знает, куда завели бы меня эти изыскания, если бы эти черти меня не выпустили, чтобы я «заскочил на время в университет» и стал дипломированным инженером-строителем, поскольку считал, что это поможет мне зарабатывать на хлеб. Ну, сегодня академическое звание я использую только разговаривая с гостиничным портье и инспекторами безопасности дорожного движения.

Я сидел во дворе замка у стены и подставлял теплому летнему солнцу лицо, когда осознал, что для меня больше не существует времени, что я живу в каком-то стремительном течении без ощущения преходящего.

Не один раз мне снилось, что я, невесомый, лечу по воздуху.

Я представил себе, на скольких людях проводил опыты и, наконец, сам стал собственным подопытным кроликом. Все биологическое во мне оказалось подчинено аналитическому разуму, работавшему как машина. В нашей камере мы не произносили ни слова о сексуальности, мы не разговаривали ни о внешнем мире, ни о тюрьме, только о необходимом здесь и сейчас и то пару слов. Один записывал на листы бумаги статьи для какого-то словаря. Другой переводил с английского «Assessment of Men»[87] для администрации. Третий изучал книги по юриспруденции. Я зарылся в свои рудники. Птицы пели. Леса зеленели.

И благодаря моему ходатайству парашу вынесли и оставляли нашу дверь открытой, чтобы мы ходили в конец коридора в туалет. Иногда я долго ходил туда или обратно, столько минувших историй было в этом коридоре от крепостного периода и доныне. На таком тихом пути по тихому коридору меня вдруг охватило чувство чего-то ужасного: а собственно, жив ли я еще? Или все это вместе взятое — лишь какой-то болезненный бред? Жизнь после смерти на высочайшем уровне? Изолированный от всего сущего, я более чем когда-либо связан со всем. Как тот рыбак в Далмации, окунувший палец в море и сказавший: «Вот теперь у меня есть связь с Америкой».

Сколько раз человек посреди сна, глубоко спящий, спрашивает себя: «Это все правда, или мне снится?» Летишь над городом по воздуху — и размышляешь: сколько раз тебе это уже снилось, но ты просыпался, и все оказывалось неправдой — нет, теперь-то правда. И знаешь, что ни один другой человек не умеет летать — и ты удивляешься, что ты никогда практически не использовал этот дар — ведь ты бы мог хорошо зарабатывать, если бы подготовил театральное представление или поступил в цирк. Может, и теперь мне только снится, что я в коридоре этого замка? Или я вернулся сюда после смерти? Или это галлюцинация?

В следующий момент я пережил собственную смерть. И каждый живущий подвержен ужасу исчезновения. Там огромные пространства темноты? Дело в том, что если я действительно уже умер и это какое-то возвращение после смерти, тогда всё иначе, чем себе представляют живые. Так же и корова, которую умерщвляют на бойне, может, возвращается на пастбища своей юности. Мы слышали о человеке, который мог возвращаться в прошлое: полиции добивались его сотрудничества, поскольку он «видел», как происходит нечто, что уже минуло. Древнейшие народы культивировали ясновидение и способность видеть будущее. Та сказка о монахе, услышавшем пение какой-то птицы и отправившемся за ней в лес, — он вернулся в тот же день и узнал, что за это время минуло несколько десятилетий, — не взята с потолка. Почему было бы невозможным возвращение в прошлое и перелет в будущее? Может, это лишь претит нашему ограниченному разуму? Разуму примитивного периода? Бессчетное число раз в жизни с нами случается то, что мы остаемся в определенном мгновении: это мы когда-то уже пережили — и мы точно знаем, что за этим последует, какое слово будет произнесено, что случится в следующий миг — и оно действительно случается. Но мы забываем и идем вперед. Возьмем овцу или акулу, то есть животное, у которого есть мозги, — и представим себе существо среди нас, у которого мозг настолько лучше развит, как у нас в сравнении с акулой. А потом еще кое-что: примем в соображение четыре человеческих чувства (осязание, обоняние, слух, вкус) и исключим зрение — человек становится чем-то совершенно иным. Для людей, которые слепы от рождения, мир является чем-то совершенно иным, чем для нас, поэтому и они иные. Здесь же представим себе, что у нас появляется еще одно чувство, которое дополнит пять так же, как зрение остальные четыре: многое, что сейчас является непонятным и таинственным, стало бы понятным и обычным. Такое чувство природа не может создать — но что если в будущем его создаст наука? Если человек станет себе господином и сможет высвобождать физическую энергию (как в агонии или при эпилепсии) и этическую энергию (как теперь только в особых случаях), если он станет действительно капитаном своего существования, если приобретет способность превращать свою энергию в массу и наоборот, он может стать чем-то, чего сегодня мы не можем представить себе даже интуитивно. Положите транзисторный радиоприемник на стол перед Великим инквизитором в Толедо, только несколько столетий назад, и он велит вас вместе с радиоприемником сжечь на костре.


Рекомендуем почитать
Дневники памяти

В сборник вошли рассказы разных лет и жанров. Одни проросли из воспоминаний и дневниковых записей. Другие — проявленные негативы под названием «Жизнь других». Третьи пришли из ниоткуда, прилетели и плюхнулись на листы, как вернувшиеся домой перелетные птицы. Часть рассказов — горькие таблетки, лучше, принимать по одной. Рассказы сборника, как страницы фотоальбома поведают о детстве, взрослении и дружбе, путешествиях и море, испытаниях и потерях. О вере, надежде и о любви во всех ее проявлениях.


Настоящая жизнь

Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.


Такой забавный возраст

Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

Книгу составили лучшие переводы словенской «малой прозы» XX в., выполненные М. И. Рыжовой, — произведения выдающихся писателей Словении Ивана Цанкара, Прежихова Воранца, Мишко Кранеца, Франце Бевка и Юша Козака.


Ты ведь понимаешь?

«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.


Этой ночью я ее видел

Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.


Легко

«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.