Левитан - [116]
В первые годы своего ареста я написал отцу на тот свет такое послание:
Отцу лишь кони белые по нраву, суда и тюрем он не знал в ударе, мечом проворным добывал он славу, геройской смертью пал за государя. Не проявил заботу он о сыне, лишь государь послал ему награду и в ад попал; трехцветная твердыня златые сны увидеть будет рада. Мы сели на коней — не удержались, и десяти мы дней не протянули, пасхальным звоном церкви заливались, когда нам сеть плели и рот заткнули. Die Fahnen hoch[76] к нам приближалось хлестко, фанфары, Adus[77] и Giovinezzod[78], и как впряглись мы в царскую повозку и в папские цвета смогли одеться? Нас войско царское оберегает, а папа нам дает поддержку Рима — и родина чудесная сгорает, как в барке, за ночь под клубами дыма. Отец, коней ты белых был наездник и пал геройски, я же — в жизни бренной, ты подсказал бы, как мне плыть над бездной, мол, ешь и пей, живи себе смиренно, или бы взял меня в свой край бесстрастный, иль дал завет мне, чтобы мне пристало в довольстве, здраво жить, а не несчастный вояки гонор, что за хлеб, и сало, и службу мыслью ввек не поступится. Ты знал, что мне и не прожить иначе, — в темнице, в армии, опять в темнице грызть горький хлеб соперницы-удачи? Не посрамил я имя родовое, вновь кони белые — скачу во сне я, спасибо, что остался сам собою, мечом проворным, как и ты, владею.
Когда эти листы, исписанные собственными воззрениями, я отдал, то ожидал, что их расценят как доказательство моих «ошибочных идей».
Когда следователь вновь позвал меня, я заметил, что, скорее всего, мои рассуждения заткнули ту щель, что ведет из тюрьмы.
Он сказал, что я ошибаюсь: наоборот — я написал точно то, что думаю, и это свидетельствует в мою пользу. Конечно, существует большая разница между «думать и иметь воззрения» и «распространять свои идеи как пропаганду». Сегодня в государстве никто не может преследоваться за свои убеждения, подчеркнул он, но может лишь отвечать за свои поступки.
Последовал разговор о некоторых тезисах, выдвинутых мною в записках.
В завершение случилось что-то совершенно непредвиденное: он спросил меня, а не было бы для меня лучше отправиться в некий замок недалеко от города, где тоже содержатся заключенные. Там бы мне легче работалось. Конечно, вы можете получать книги. Тетради и карандаши? Почему нет. Можно даже чернила и перо. Это больше не проблема. Если мне что-то потребуется, я могу подготовить рапорт через администрацию прямо ему. Я ведь уже знаю, как его фамилия, или нет?
О, Кнейпп, Кнейпп! Или простудишься насмерть, или выздоровеешь. Теперь нужно только замедлить резкий подъем, чтобы не упасть.
Следует моя последняя песнь о свободе. Страшные записки об использовании собственного полового инстинкта. Я тороплюсь, поскольку хотел бы завершить рассказ.
Одним солнечным утром меня позвали: «Левитан, возьмите все свои вещи» — и вахтмейстер вздохнул: «Домой идешь».
Больше никаких цепей. Немного смущенный, я нес те две свои коробки ЮНРРА и узел с вещами со склада на тюремный двор, где ждал открытый грузовик. Мы погрузились, было нас всего восемь заключенных и только два надзирателя, да и те с немного скучающим выражением, присущим людям, которые должны были рано встать, без напряжения.
Грузовик ехал по насыпной дороге по болотистой местности на юг, под зеленые горы в легкой дымке. Солнце сияло юной силой. То здесь, то там в тени под ивами виднелась полоса снега. Точно так же мы могли бы ехать и на смерть, только охранники тогда были бы другими, и их было бы больше, и грузовик был бы закрытым. Два совершенно обычных живых вола, впряженные в телегу, и мужик с бичом в руке на проселочной дороге в поле, вьющейся по желто-зеленой равнине… заросли калины… солнце, отражающееся в лужах…
Все это я видел, но не мог воспринять. Ведь до меня только доходила дорога через город… только сейчас я пропускал через себя автомобили и пешеходов, женщину с ребенком, молодого мужчину с детской коляской, велосипедистов, продавца газет, дома, перекрестки улиц, мост, реку под ним… и потому я опаздывал с восприятием окружающего меня сию минуту… птиц на куче навоза, птиц на телеграфных проводах, двух молодых женщин, велосипедиста… и очень важных кустов с красными ягодами… но до меня уже доходил пригород… все те окна, за которыми живут люди… занавески… даже какой-то удивительный цветок, большой, красный… и молодая кошка… и там две собаки… семенящие рядом друг с другом через луг… гора заливается солнцем…
Надзиратели не обращают на меня никакого внимания, я зажигаю сигарету, как нормальный человек. Конечно: все ценности изменились, любая вещь для меня иная, нежели для человека на свободе.
Внутренняя свобода у меня есть, но нет внешней простоты. И эти две вещи люди постоянно путают. Может, в этом сокрыта громадная политическая проблема?
Я прибыл в замок, знаменитый со времен крестьянских бунтов, теперь он был переделан в тюрьму получше — больше свободы, больше свободы передвижения, больше прогулок, несколько улучшенное питание, и меньше измывательств, для меня почти никаких.
Я попал в камеру с приятными сокамерниками, двое нар в два этажа, я был четвертым жителем. Два письменных стола, за одним — известный ученый, другой стал моим. Удивительный вид из замка на поля, леса и горы. Я медленно начинал верить в развитие.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
Что происходит с Лили, Журка не может взять в толк. «Мог бы додуматься собственным умом», — отвечает она на прямой вопрос. А ведь раньше ничего не скрывала, секретов меж ними не было, оба были прямы и честны. Как-то эта таинственность связана со смешными юбками и неудобными туфлями, которые Лили вдруг взялась носить, но как именно — Журке невдомёк.Главным героям Кристиана Гречо по тринадцать. Они чувствуют, что с детством вот-вот придётся распрощаться, но ещё не понимают, какой окажется новая, подростковая жизнь.
Ирина Ефимова – автор нескольких сборников стихов и прозы, публиковалась в периодических изданиях. В данной книге представлено «Избранное» – повесть-хроника, рассказы, поэмы и переводы с немецкого языка сонетов Р.-М.Рильке.
Сборник «Озеро стихий» включает в себя следующие рассказы: «Храбрый страус», «Закат», «Что волнует зебр?», «Озеро стихий» и «Ценности жизни». В этих рассказах описывается жизнь человека, его счастливые дни или же переживания. Помимо человеческого бытия в сборнике отображается животный мир и его загадки.Небольшие истории, похожие на притчи, – о людях, о зверях – повествуют о самых нужных и важных человеческих качествах. О доброте, храбрости и, конечно, дружбе и взаимной поддержке. Их герои радуются, грустят и дарят читателю светлую улыбку.
Книга представляет сто лет из истории словенской «малой» прозы от 1910 до 2009 года; одновременно — более полувека развития отечественной словенистической школы перевода. 18 словенских писателей и 16 российских переводчиков — зримо и талантливо явленная в текстах общность мировоззрений и художественных пристрастий.
Словения. Вторая мировая война. До и после. Увидено и воссоздано сквозь призму судьбы Вероники Зарник, живущей поперек общепризнанных правил и канонов. Пять глав романа — это пять «версий» ее судьбы, принадлежащих разным людям. Мозаика? Хаос? Или — жесткий, вызывающе несентиментальный взгляд автора на историю, не имеющую срока давности? Жизнь и смерть героини романа становится частью жизни каждого из пятерых рассказчиков до конца их дней. Нечто похожее происходит и с читателями.
«Ты ведь понимаешь?» — пятьдесят психологических зарисовок, в которых зафиксированы отдельные моменты жизни, зачастую судьбоносные для человека. Андрею Блатнику, мастеру прозаической миниатюры, для создания выразительного образа достаточно малейшего факта, движения, состояния. Цикл уже увидел свет на английском, хорватском и македонском языках. Настоящее издание отличают иллюстрации, будто вторгающиеся в повествование из неких других историй и еще больше подчеркивающие свойственный писателю уход от пространственно-временных условностей.
«Легко» — роман-диптих, раскрывающий истории двух абсолютно непохожих молодых особ, которых объединяет лишь имя (взятое из словенской литературной классики) и неумение, или нежелание, приспосабливаться, они не похожи на окружающих, а потому не могут быть приняты обществом; в обеих частях романа сложные обстоятельства приводят к кровавым последствиям. Триллер обыденности, вскрывающий опасности, подстерегающие любого, даже самого благополучного члена современного европейского общества, сопровождается болтовней в чате.