Левиафан - [3]

Я посмотрел на Шиллинга.

— Я думаю, что мама меня бросит, — сказал я. Для меня было важным, чтобы он знал об этом.

— Ну и что?

С большим трудом я пытался найти ответ.

— Послушай, — сказал он, забираясь в постель. — Меня это не волнует. Что бы ни случилось, ты это переживешь. Не наводи на меня тоску своими проблемами.

Я лег в кровать и уставился на него. Мне так хотелось поговорить с ним. Его холодность лишь усилила это желание.

— Послушай…, — начал было я.

Но он уже спал.

На следующий день я направился с Шиллингом на берег к скалам. Он показал мне перевернутую гребную лодку, служившую ему укрытием. Иногда он проводил в ней ночи, чтобы смотреть на звезды и слушать море. Шиллинг сказал, что, становясь старше, ему все меньше и меньше нужно общество людей. Я сказал, что мне наоборот все больше и больше его не хватает.

— Почему? — спросил он.

— Не знаю, — сказал я.

— У тебя есть друзья?

— Нет.

— У меня тоже нет, — сказал он. — Так лучше.

Через пробоину мы заползли в лежащую вверх дном лодку.

Она была похожа на пещеру. Шиллинг зажег свечку. Я увидел спальный мешок, книги, консервные банки с едой и карту неба. Он показал мне, где расположены различные созвездия.

Я пододвинулся к нему поближе и почувствовал его дыхание на своей щеке. Инстинктивно я потянулся, чтобы коснуться его руки.

Вздрогнув, он отодвинулся, словно мои пальцы были раскаленным железом. Чтобы скрыть свое смущение, он сказал как называются все спутники Юпитера.

В тот вечер за ужином я спросил Шиллинга, нельзя ли нам остаться на ночь в лодке. Гремя тарелками, тетя посоветовала не делать этого.

— Ночью там очень холодно, и мне это быстро надоест, сказала она. Я уверил ее, что не надоест, и что меня сильно интересует луна. Она было снова собралась отказать мне в просьбе, но в этот момент зазвонил телефон. Она сняла трубку, и, что-то пробормотав, сказала, что звонят мне.

— Это отец? — спросил я, едва прошевелив губами.

Она отрицательно покачала головой. — Это твоя мать, — прошептала она.

Она протянула мне трубку.

— Здравствуй, мама, — сказал я.

— Послушай, Филикс, — сказала она. Я знал, что она плакала. — Послушай, мой дорогой. Все это так огромно, понимаешь. Так необъятно. Я не могу остаться. Ты понимаешь? У меня нет слов, чтобы выразить все это. Это бесконечно, Филикс. Этому нет конца. Мне никак не объяснить этого. До свидания. — Она положила трубку.

Я какое-то время продолжал слушать короткие гудки.

Что-то изменилось, что-то жизненно важное, но я не знал, что именно. Вся моя жизнь сошла с орбиты, и я не знал, почему.

Положив трубку, я пошел назад к столу.

— Ну, ну, — жизнерадостно сказала тетя Флорин. — На улице теплеет прямо на глазах. Собери свои вещи. Шиллинг возьмет тебя в лодку сегодня ночью.

Мы приготовили термос с кофе, бутерброды, печенье, одеяла и несколько свечей. На пути к скалам Шиллинг был довольно прохладен со мной.

Уже почти стемнело, когда мы добрались до места. Первое, что мы сделали, забравшись в лодку, это зажгли свечку и выпили горячего кофе. Несмотря на холодный воздух и сырость, я не озяб. Мне было тепло от всего того, о чем я хотел рассказать Шиллингу — миллион несказанных слов.

Попив кофе, мы вылезли из лодки и устроились рядом.

Было уже совсем темно, и над нашими головами сверкало звездное небо. Шиллинг лег на спину и улыбнулся. Он протянул мне телескоп, и я попытался отыскать некоторые из созвездий, которые он мне показал на карте. Через некоторое время я вернул ему телескоп.

Какое-то время я пристально смотрел на него.

— Неужели тебе не нужны друзья? — спросил я.

— Нет, — ответил он. — Я слишком занят, чтобы иметь друзей. — Указав на звезды, он сказал: — Вот мои друзья.

— Тебе их хватает?

— Мне хватает.

Он встал, отряхнул с себя траву и заполз в лодку.

Я последовал за ним.

Я наблюдал за тем, как он, сидя рядом со свечкой, тщательно протирал каждую линзу своего телескопа.

— Шиллинг…, — начал я.

— Что? — спросил он. — Ну что еще случилось?

Я сказал ему, что ничего не случилось, что я просто устал. Шиллинг посоветовал мне лечь спать.

Я улегся и закрыл глаза. Но уснуть не мог. В тот момент я мог думать только о Шиллинге. Из-за его безразличия я чувствовал себя потерянным и покинутым.

Я слышал, как он вылез из лодки, чтобы опять наблюдать за звездами. Через некоторое время он возвратился и задул свечку. Я почувствовал, как он свернулся калачиком рядом со мной, дрожа от прикосновения влажного одеяла к лицу.

— В школе меня бьют, — сказал я.

— Почему? — спросил Шиллинг.

— Они меня не любят.

— Почему не любят?

— Я не уверен. Думаю, из-за того, что я не принимаю участия. Я не играю с ними.

— Я тоже не играю, — сказал он.

— А тебя бьют? — спросил я.

— Нет, — последовал ответ.

— Почему?

— Я хорошо дерусь.

— Ты часто дерешься? — спросил я.

— Да, — тихо ответил он.

— А меня научишь драться? — спросил я.

— Нет, — ответил он.

— Давай… давай дружить, — сказал я.

Шиллинг затаил дыхание. Так мы и пролежали несколько минут, ожидая чего-то, не смея пошевелиться. Потом я услышал, как он что-то пробормотал.

— Что-что? — переспросил я.

Однако другой звук стал ответом на мой вопрос.

Мгновенно он заполнил все пространство. Этот звук был таким огромным и полным одиночества, что я почувствовал, как земля вращается подо мной. Во всем вдруг начала чувствоваться опасность, все вокруг казалось опустошенным.