Левая Политика. Между выборами и забастовками - [23]

Интересно отметить и то, что движения против монетизации случились совершенно неожиданно для всех. Власть поняла, что она оторвана от действительности. Делая то, что им заблагорассудится, чиновники думали, что народ — быдло. У меня есть основания говорить именно так, потому что обывательский сленг — это то, что мне говорят бюрократы во время интервью. Я участвую в исследовании, в рамках которого мы интервьюируем бюрократов разного уровня. На вопрос об их отношении к протестным акциям, социальным движениям, об их влиянии, они смеются со словами «Где вы видели протестное движение? Мы сами их организуем, когда они нужны». Только презрение и никакого признания того факта, что могут быть автономные от власти гражданские инициативы. Бюрократы в это совершенно не верят. И журналисты, интеллигенция тоже этого не прогнозировала. Пенсионеры и льготники удивили всех и показали, что российское общество способно на активные совместные действия, если проблема касается всех. Напомню, что закон о монетизации коснулся десятков категорий льготников. Это стало толчком к тому, чтобы люди проснулись, что они вновь осознали, что вместе они — сила. И власть была вынуждена идти на уступки. Не на все. Но люди всё равно поняли, что выступления были не напрасны. В тех регионах, где были созданы коалиции, эта волна протеста против монетизации продолжалась достаточно долго. Минимум ещё полгода или год.

Затем начался новый поток реформ, которые вслед за монетизацией льгот касались социальной сферы. Сферы, крайне чувствительной для людей. Это не западное общество, где речь идёт об абстрактной справедливости, о равноправии мужчин и женщин, о правах секс-меньшинств. Здесь мы далеки от этого. Здесь должны быть проблемы, которые касаются людей каждый день. Чтобы человек прямо ощутил, что его права нарушают, и осознал, что на это необходимо реагировать. И поэтому новый виток антисоциальных реформ, начавшийся после второго мандата Путина, объясняет активизацию на микроуровне, то есть возникновение очень мелких социальных инициатив. В первую очередь в сфере жилья, где возникли и всё ещё возникают сотни инициатив. Отчасти это экологические проблемы или проблемы нарушений прав отдельных категорий — инвалидов, автомобилистов и т. д. С большими трудностями и очень медленно идёт процесс координирования этих инициатив на разных уровнях.

Затем рабочее движение. Надо отметить, что в 2005 году, когда начался последний подъём активности разных социальных категорий, новое профсоюзное, рабочее движение практически отсутствовало, а потому почти не участвовало в уличной, забастовочной борьбе. Подъём активности рабочего движения пришёлся уже на конец 2006 года.

Сегодня много говорится о росте рабочего движения, развитии новых альтернативных профсоюзов. Но несмотря на все успехи профсоюзов, между прочим, информационно поддержанных разными медиа, массового характера рабочее движение не приобрело. Какой сейчас этап, на ваш взгляд, оно переживает? В чём главное препятствие активизации движения, участников?

То, что происходит сейчас в рабочем движении, может показаться каплей в море, если судить по тому, что у нас было в период 90-х. Но если сравнивать с тем, что было в начале 2000-х, то это просто рай. В ИКД мы отметили как минимум 35 трудовых конфликтов за прошедший год. Конечно, это мало для такой огромной страны, как Россия, но, тем не менее, это стоит отметить.

Есть качественные сдвиги. О чём речь? Перед нами новые типы конфликтов. Об этом говорит и Кагарлицкий. Это конфликты наступательные. Это не бунты людей, которые уже несколько месяцев не получают зарплату. Это уже протест людей, которые получают зарплату и которым не нравится наплевательское отношение к себе со стороны менеджмента. Я не говорю, что сейчас рождается рабочий класс. Я так не считаю. Но какое-то минимальное классовое сознание, основанное на чувстве принадлежности к определённой социальной группе — рабочей в данном случае, присутствует. И рабочие осознают, что их интересы прямо противоречат интересам работодателей.

Рабочие на тех заводах, где я проводила исследования, отмечают, что они стали получать меньше из-за инфляции последних месяцев. Инфляция сыграла большую роль как фактор недовольства. Этого, конечно мало, но фоновое недовольство необходимо, чтобы люди подключились к каким-то протестным акциям. Рабочие отмечают также разницу между своими зарплатами и зарплатами менеджмента компании. Они отмечают рост прибыли предприятия, основываясь на открытых источниках, где публикуются эти цифры. Например, «АвтоВАЗ». Прибыль была опубликована. Она резко выросла как раз в 2007 году. Цифры зарплат руководителей тоже были опубликованы, потому что шла предвыборная кампания, и директоры участвовали в выборах. Всё это было на слуху, и люди говорили о безумной разнице в зарплатах. Такое недовольство, я думаю, испытывает большинство, но это не значит, что оно выливается в трудовые конфликты. Это фон, так же, как экономический рост или стабилизация.

Фоновая ситуация объясняет общее недовольство, но предпосылки для таких активных коллективных действий, как забастовка, лежат в плоскости конфликтных отношений между рабочими и работодателем, а также в более субъективных моментах, связанных в том числе со спецификой ситуации на определённом предприятии. На макроуровне можно выделить ещё и фактор прихода нового поколения рабочих, которое меньше остальных воспитывались в советской системе. Поэтому иногда молодые рабочие меньше, чем их старшие товарищи, признают патерналистские модели отношений с работодателем. Чтобы объяснить, как начинаются трудовые конфликты, надо понимать, что всё очень ситуативно. Нужно, чтобы скопилось много факторов. И самую большую роль сыграет человеческий фактор. То, как отреагируют отдельные люди. И там, где найдутся лидеры, просто инициирующие какое-то обсуждение, какое-либо действие, недовольство сможет принять некие организованные формы. Так началась забастовка на «АвтоВАЗе». Совершенно стихийно. Сначала возникла идея письма протеста руководству, притом коллективного. Значит, надо собирать подписи. Так выделяются стихийные лидеры, которые начинают искать контакты в других бригадах, цехах. Они встречаются уже вне завода, пытаются решить, как добиться удовлетворения своих требований. Профсоюз «Единство» присоединился буквально накануне забастовки. Люди пытались самоорганизоваться, конечно, совершили ошибки в некоторых юридических вопросах, в ведении переговоров. Но как социолог я отмечаю эту поразительную тенденцию к самоорганизации. То есть, ещё раз повторю, важен фактор появления стихийных лидеров, которые способны взять ответственность и выполнять публичную роль. И со временем в процессе коллективных действий они утверждаются, приобретают навыки, уверенность, преобразуют свой взгляд на себя, других и окружающий мир. Кроме того, и это немаловажный момент, они начинают получать от своей активности удовольствие. Их признают, с ними считаются, их мнение учитывают. То есть это не самопожертвование.