Лев в долине - [64]

– Лично я предпочел бы немного прогуляться вокруг деревни и в окрестностях, – заметил Рамсес.

– Еще не нагулялся? – возмутилась я. – Мало ты побегал с этой каргой? Нет, займись-ка лучше своей грамматикой.

– Пусть погуляет, Пибоди, – возразил Эмерсон с улыбкой. – Нельзя же все время держать такого бойкого мальчугана взаперти! Какой может быть вред от прогулки, если с ним будет мистер Фрейзер?

Но Рамсесу и Дональду такой оборот дела не понравился.

– Молодая леди останется без охраны, – напомнил Рамсес.

Дональд согласно закивал.

– Стены и наши работники – достаточная защита, – не сдавался Эмерсон. – Сейчас день, а мы отлучимся совсем ненадолго. До Мазгунаха несколько миль – рукой подать. Одна нога здесь, другая там!

Мы сели на ослов и поехали на юг. По пути нам не встретилось ни души: туристы и местные жители предпочитают проводить послеполуденные часы в тени. Излишне напоминать, что нам с Эмерсоном никакое пекло не помеха.

Дорога, вернее, различимая только для опытного глаза тропа шла по каменистому плато, мимо развалин трех кирпичных пирамид Дахшура. Все три были построены на тысячу лет позже своих великих каменных предшественниц, однако сохранились несравненно хуже. Когда-то, по примеру пирамид Гизы, они были облицованы камнем, потом облицовку содрали, и пирамиды со временем расползлись, превратившись в бесформенные груды кирпича.

Над этими развалинами высится Черная пирамида, гробница Аменемхета, фараона Двенадцатой династии. Расположенная в наиболее приподнятой части плато, Черная пирамида выглядит с некоторых точек даже более высокой, чем каменные гиганты на севере. Зловещая репутация пирамиды вполне под стать ее названию. Мне были хорошо знакомы ее внутренние помещения, ведь это в ее затопленной погребальной камере пытался похоронить нас с Эмерсоном подлый безымянный негодяй! Лишь беспримерный героизм (и помощь Рамсеса) позволил нам выжить. Другие на нашем месте позорно пустили бы пузыри.

Я бы не отказалась еще раз обследовать Черную пирамиду и навестить разрушенный монастырь, в котором мы ютились годом раньше, но времени на ностальгические визиты не было. Мы отправились прямиком в деревню.

По сравнению с Мазгунахом Дахшур – настоящий город. Население Мазгунаха составляют в основном египетские христиане-копты, но единственное отличие их облика от мусульман заключается в сине-фиолетовых тюрбанах. Убогие же домики точно такие, как в любой нищей мусульманской деревушке. Древнекоптский язык, последнее, что осталось от языка фараонов, кое-как теплится только далеко на юге, однако на нем ведется служба в коптских церквях.

Деревня выглядела вымершей. Собаки и те спрятались от солнца, только стайке облезлых кур зной был нипочем. Однако в этих первобытных местах чужаки – столь редкие гости, что весть о нашем появлении быстро облетела деревню, и из домишек начали появляться люди. Мы остановились у колодца – в центре общественной жизни деревушки, рядом с церковью и домом священника.

Мужчины собрались вокруг Эмерсона. Ко мне потянулись женщины, многие с больными детьми на руках. Я этого ожидала и захватила с собой аптечку. Открыв ее, я стала раздавать рвотный корень и капли для глаз.

Деревенский староста, разумеется, узнал о нашем появлении одновременно с остальными, однако гордость не позволяла ему торопиться. Наконец появился и он. Услышав от Эмерсона, что ему сейчас вернут утраченные чаши для причастия, старик прослезился и упал на колени, целуя Эмерсону ноги и лепеча слова благодарности.

Эмерсон старался на меня не смотреть. Нас благодарили за то, чего мы не делали; с другой стороны, мы не могли объяснить этим славным людям, что произошло, так как сами ничего не понимали.

Толпа, узнав новость, подняла нестерпимый шум. Люди рыдали, кричали, пели. Какая-то толстуха, занавешенная чадрой, заключила Эмерсона в крепкие объятия.

– Как обременительно! – крикнул он мне. – Видишь, Пибоди, до чего вредны заскорузлые суеверия! Можно подумать, что они получили из наших рук бессмертие, а не какую-то щербатую посуду. Никогда не пойму... Ой!

Толстуха привстала на цыпочки и чмокнула его в подбородок.

Постепенно мы успокоили толпу и вошли вместе со старостой в церковь. На пороге нас благословил толстый добродушный священник, сменивший недоброй памяти отца Гиргиса. Все, кто толпился у колодца, ринулись следом, в том числе ослы. Когда бесценные сосуды были водворены на их законное место, счастливая паства издала такой рев, что содрогнулись стропила. Странно, что они вообще не обрушились, при такой-то ветхости... Священник с залитым слезами лицом провозгласил, что завтра он проведет благодарственную службу, а потом пригласил старосту и нас к себе.

Так мы снова очутились под крышей дома, где нас встречал однажды сам Гений Преступлений. Воспоминания об этом незаурядном человеке были так остры, что я не удивилась бы, предстань он перед нами – с окладистой черной бородой, в которой пряталась загадочная улыбка. Меня не перестает тревожить тот непреложный факт, что зло оказывается порой гораздо внушительнее добродетели. Вот и отец Теодор не шел с Гением Преступлений ни в какое сравнение: на целый фут ниже и на целый фут шире в талии, с жиденькой бороденкой, присоленной сединой.