Лев Толстой — провидец, педагог, проповедник - [5]

Яснополянская школа

У россиян есть возможность непосредственно прикоснуться к педагогическому творчеству писателя, оно как мостик к пониманию учения Толстого о жизни человека, изложенному в религиозно-нравственных трактатах. А со второй половины уже XX-го столетия гуманистическая и экзистенциальная психология должны облегчить их понимание, как версии экзистенциальной теории личности.

Педагогическая деятельность Толстого всесторонне изучена. Непревзойденным источником фактической стороны дела остаются труды его секретаря Н. Н. Гусева. В советское время педагогическое толстоведение сосредоточило свое исследовательское внимание на демократическом и народном пафосе педагогики Толстого, его желания «спасти тонущих» будущих «Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых», которые «кишат в каждой школе».

В контексте данной книги стоит признать, что несмотря на мировую известность журнала «Ясная Поляна», использование ряда идей демократическим педагогическим движением за новое воспитание в Европе, России, Америке, самый глубинной смысл стал приоткрываться только в середине XX столетия. Именно в эти годы американская гуманистическая психология совершила революцию во взглядах на практики работы с человеком. А голоса экзистенциальных психологов перекликались с высказываниями Толстого, сделанными еще во второй половине XIX века.

Сосредоточим свое внимание на возможности понять то, чего не поняли не только современники писателя, но исследователи его творчества в советское время. По саркастическому замечанию писателя, после очередного педагогического диспута с педагогами и методистами России ему не удалось «разворошить муравейник тупоумия» (из письма С. А. Толстой). Хотя в глубине души Толстой надеялся на здравый смысл русского народа, который не примет ложную традиционную эмпирическую педагогику Запада, которая в эти годы изучалась великим русским педагогом К. Д. Ушинским и была рекомендована к внедрению в российское образование.

В педагогике Толстой для доказательности своих новаторских идей использовал писательское оружие — язык. Язык полный метафор, неожиданных сравнений, аллегорий, которые по выражению критика Н. Страхова, «глубоко западали в душу человека». Эти образы приглашали читателя заглянуть в душу ребенка, понять состояние страха, неуверенности, или радости, любви, сострадания. Пожалуй, в мировой педагогике нам не найти подобных примеров, когда автор прокладывает мостик к пониманию идеи, но не пользуется научным традиционным языком (для Толстого такого научного языка пока не существовало). Язык образов писателя столь убедителен, доказателен, что, вероятно, Толстой переоценивал подготовленность читателей и слушателей. Это он был вынужден публично признать во второй статье «О народном образовании» (1874 г), названной им «педагогической исповедью».

В 70-е годы XIX столетия задор Толстого разъяснить свою педагогическую позицию был столь велик, что писатель даже согласился на небольшой педагогический эксперимент по методам обучения грамоте, заранее обреченный на неудачу в силу неподготовленности. Приведем несколько примеров «говорящих образов» его педагогических статей.

«Стоит взглянуть на одного и того же ребенка дома, на улице или в школе, — писал Толстой, — то вы видите жизнерадостное, любознательное существо, с улыбкой в глазах и на устах, во всем ищущее поучения, как радости, ясно и часто сильно выражающее свои мысли своим языком, — то вы видите измученное, сжавшееся существо, с выражением усталости, страха и скуки, повторяющее одними губами чужие слова на чужом языке, — существо, которого душа, как улитка, спряталась в свой домик. Стоит взглянуть на эти два состояния, чтобы решить, которое из двух более выгодно для развития ребенка. То странное психологическое состояние, которое я назову школьным состоянием души, которое мы все, к несчастью, так хорошо знаем, состоит в том, что все высшие способности — воображение, творчество, соображение, уступают место каким-то другим, полуживотным способностям — произносить звуки независимо от воображения, считать числа сряду: 1, 2, 3, 4, 5, воспринимать слова, не допуская воображению подставлять под них какие-нибудь образы; одним словом, способность подавлять в себе все высшие способности для развития только тех, которые совпадают с школьным состоянием — страх, напряжение памяти и внимание»[5].

В своих педагогических сочинениях Толстой высказал мысли о тяжелых последствиях подобной организации обучения, так как она приводит к явлению, которое сегодня мы называем деперсонализация, или разрушение личности. Он объяснил, что такие личностные проявления, как лень, апатия, честолюбие, «раздраженное самолюбие», — результат практики «эмпирической абстрактной» педагогики.

В статье «Воспитание и образование» Толстой рисует «продукт» «эмпирической», «абстрактной» педагогики — юношу Ваню, прошедшего весь курс наук в учебных заведениях России и в результате «чужим языком говорящего, чужим умом думающего, курящего папиросы и пьющего вино, самоуверенного и самодовольного»[6].

Традиционное авторитарное воспитание тормозит творческое развитие детей, что, по мнению Толстого, представляет собой определенный регресс, возвращение к дикости. «Всякий школьник до тех пор составляет диспарат [несоответственность] в школе, пока он не попал в колею этого полуживотного состояния. Как скоро ребенок дошел до этого положения, утратил всю независимость и самостоятельность, как только проявляются в нем различные симптомы болезни — лицемерие, бесцельная ложь, тупик и т. д., так он уже не составляет диспарат в школе, он попал в колею, и учитель начинает быть им доволен»