Лев Толстой. Драма и величие любви. Опыт метафизической биографии - [209]

– Но, душенька, он был истинный художник, – прибавила она серьезно».

В московскую пору своей дотолстовской жизни она была театралкой, даже в оперетту ходила и, конечно же, на музыкальные концерты. Музыка на нее, как и на Толстого, всегда действовала чрезвычайно. «У нас ей часто приходилось ее слушать, – продолжает Татьяна Львовна. – И Мария Александровна до глубины души наслаждалась ею. Как сейчас, вижу ее костлявую фигуру, ее исхудалое лицо с резко очерченными костями скул и челюстей и прекрасные, одухотворенные серые глаза, как будто не видящие ничего внешнего, а устремленные внутрь». А.Б. Гольденвейзер в 1906 году специально приезжал в Ясную Поляну, чтобы «утешать своей музыкой» Льва Николаевича и «немощную Марию Александровну».[429]

Софья Андреевна до замужества готовилась на всякий случай стать домашней учительницей. Мария Александровна не вышла замуж и 18 лет поступила в Московский Александро-Мариинский институт. Закончив его, она переехала в Тулу, где поступила работать классной дамой в Тульское епархиальное училище. Это было тогда, когда у Софьи Андреевны было уже трое детей… Еще через несколько лет в Москве на Сретенке открылось отделение Николаевского института для благородных девиц-сирот. Мария Александровна опять переехала в Москву и стала классной дамой в отделении старших девочек этого института. Здесь она и жила и работала. Надо ли говорить, что воспитательницей она была замечательной.

Питомицам института давали навыки, необходимые для светского обращения, и «воспитывали невинность». И только. Считалось, что не обязательно возвышать душу их. Но именно к этому стремилась Мария Александровна. И более чем успешно. Когда Толстой как-то раз навестил ее в институте и долго проговорил с умненькими, сияющими и приветливыми девочками ее класса, то так впечатлился, что обещал им:

«Когда вы кончите учиться и в жизни понадобится совет, указания, помощь, в Москве ли я буду или в Ясной, обращайтесь ко мне. Я всегда буду рад помочь. Скажите только, что вы воспитанницы Марии Александровны».

Мария Александровна пришла к Толстому в одно время с Чертковым, Бирюковым, Буланже и другими. Все эти молодые мужчины к тому времени пережили перелом личностного рождения (28 лет по нормативному сроку Пути восхождения), в результате его утратили доверие к истине, которой придерживались раньше и которая оказалась «чужою», и искали другую истину, которая была бы им «своей». Мария Александровна же до встречи с Толстым строго придерживалась тех общедуховных истин православия, в котором ее воспитала мать. Вопрос об Истине не стоял перед ней. Сомнений в силу цельности ее натуры у нее не было. То, что случилось с ней в 1884 году, словно не подготовлено ее предшествующей духовной жизнью, подобно озарению, прозрению, откровению.

Есть разные версии того, где и как Мария Александровна познакомилась с первыми религиозными сочинениями Толстого, ходившими по рукам в списках. По одному из вариантов, она отобрала рукопись на уроке у одной из девушек и прочла ее. По другому варианту, это произошло в доме директора Педагогического института Малинина. По третьему, толстовскую рукопись ей показала ее задушевная подруга и тоже классная дама Ольга Алексеевна Баршева. Эта последняя версия по ряду причин предпочтительнее.

Сначала Мария Александровна отказывалась читать «эдакого Богоотступника». Ольга Алексеевна, которая уже успела вдохновиться прочитанным (можно предположить, что она прочла выдержки из первого парижского издания «Краткого изложения Евангелия»), все же уговорила ее ознакомиться с мыслями любимого писателя. «Как прочла про зачатие, про беременность Марии, про рождение Христа, меня так поразило, так возмутило. – Такое кощунство! Перестану, думаю, читать, брошу», – много раз впоследствии вспоминала Мария Александровна. Но она, как и Лев Толстой, была способна на крутой взлет нравственного вдохновения. И когда вслед за обличениями церковного вероучения пошли толстовские нравственные объяснения, то она не могла оторваться.

«Три недели я страдала невыразимо. Не думать не могу, а думать – мука. Работа внутренняя идет, а я мучаюсь. Крепко верила я в Православие. Трудно было от него отрешиться».

В те же самые месяцы (а то и дни) Лев Николаевич предлагал Софье Андреевне вместе с ним переменить жизнь на новых началах. Но она, как мы знаем, не то что не захотела, а «не могла» пойти за ним. Не то Мария Александровна. «Чувствую, что не могу теперь уже жить так, как жила, – рассказывала она, – делать то, что делала, молиться так, как молилась, пока не выясню для себя, где истина».

Вопрос об «истине» встал в душе Марии Александровны внезапно. И в результате чего же? Случайного чтения книжки?

Мария Александровна не искала ту истину, которую ищет честный и пытливый ум или которую внедряет общедуховный Разум. И вообще дело было не в Истине как таковой. Женская эденская душа Марии Александровны Шмидт вдруг узнала в Толстом СВОЮ мужскую эденскую душу, то есть ту, которая только и может поставить «свою истину» ее душе в качестве «их истины». В женской эденской душе Марии Александровны произошло откровение своей мужской эденской души. Она испытала прозрение своей Встречи с нею на Земле. В высоком озарении она обнаружила свое, ей предначертанное двуединство эденской сторгии. Это вполне мистическое событие в ее жизни. Пережила она его в 40 лет.