Лев Святого Марка - [45]

– Я всегда считал вас за отъявленного негодяя, Руджиеро Мочениго, – спокойно отвечал Франциск, – но все-таки никак не мог допустить, что человек, в котором течет благородная кровь венецианского гражданина, унизится до того, чтобы сделаться тираном и разбойником. Вы властны, конечно, увезти Марию Полани, но никогда вам не удастся женитьбой на ней воспользоваться хотя бы частицей ее отцовского наследства; я знаю, что она скорее вонзит себе нож в сердце, чем отдастся во власть такому презренному человеку, как вы!

Ружиеро схватился было за лежавший около него кинжал, но бросил его опять на прежнее место.

– Дуралей, – презрительно сказал он, – неужели ты не сообрязил, что я увезу обеих сестер и что Мария укротит свой гордый нрав, когда узнает, что, лишив себя жизни, она только заставит меня сделать своей женой ее сестру!

В устах Франциска прозвучал торжествующий смех негодяя, и он, забыв о своих оковах, хотел уже броситься на Руджиеро, чтобы задушить его, но, обессиленный тяжестью своих цепей, упал на пол.

– Стража! – вскрикнул Руджиеро. – Убрать этого мерзавца! Зорко наблюдайте за ним; помните, что вы отвечаете за него своей жизнью.

Руджиеро нетерпеливо махнул рукой, и Франциска увели в прежнее место заточения.

– Только одно и удерживает меня здесь, что я не получил еще до сих пор своей доли захваченной добычи, – проворчал Филиппо дорогой, – а то, кажись, дня не стал бы я служить этому человеку. Когда вернется галера и мы все получим наши доли да ту сумму, которую он обещает, если удастся его замысел, то только он меня и видел! Довольно с меня! Уже и без того обидно, что приходится якшаться с этими проклятыми маврами.

Лишь только Франциск остался один, он тотчас же приступил к осмотру своих кандалов. Достаточно было бы небольшого усилия, чтобы они тотчас же разомкнулись. Франциск, однако, решил подождать до вечера, прежде чем окончательно освободится от оков, так как сторожа легко могли бы заметить, что он снял свои оковы; во всяком случае, он не решился бы выйти из места своего заточения до наступления ночи.

Филиппо на этот раз принес ему обед позже обыкновенного.

– Все ли готово к отплытию корабля? – спросил Франциск, когда Филиппо вошел к нему.

– Да! Команда уже вся в сборе, капитана подвезут к кораблю часам к девяти вечера. Подул попутный ветер, и они скоро уже пустятся в путь.

Франциск обождал наступления сумерек; тогда он просунул конец кинжала под тонкое проточенное место наручника, и достаточно было сильного и ловкого нажатия, чтобы левый наручник раскрылся: рука его была свободна! Еще несколько минут работы, и ножные кандалы тоже лежали на земле. Он поднял цепи, и они громко загремели. В одну минуту сторож уже был у двери.

– Что вы тут затеваете? – спросил Филиппо, быстро входя в комнату.

Франциск уже стоял у самой двери, и, едва сторож успел войти, он сразу бросился на него, сбил его с ног, уперся коленями в его грудь и поднес острие кинжала к самому его горлу.

– Только пикни, – прошептал Франциск, – и я всажу тебе кинжал прямо в горло.

Филиппо чувствовал прикосновение кинжала к своему горлу и лежал не шелохнувшись.

– Я не хочу лишать тебя жизни, Филиппо, – продолжал Франциск. – Ты был добр ко мне, и я желал бы тебя пощадить; подыми руки над своей головой и соедини их так, чтобы я мог их связать, тогда я позволю тебе встать на ноги.

Филиппо молча исполнил требование Франциска и позволил ему крепко связать его руки заранее приготовленной веревкой из скрученного полотна. Только после этого Франциск позволил ему встать на ноги.

– Ну, теперь, Филиппо, я должен тебе заткнуть рот, – объявил Франциск, – затем я привяжу твои руки к высокой балке, чтобы ты не мог развязать их зубами, и в таком положении я оставлю тебя здесь до утренней смены.

– Лучше уж покончите со мной разом, синьор, – взмолился Филиппо. – Мой товарищ рассвирепеет, когда узнает, что вы бежали отсюда, ведь ему тоже уж не уйти от гнева нашего капитана. Тут еще останутся несколько человек из команды, и они меня будут держать под стражей до возвращения капитана, а он уж не пощадит нас. Нет, лучше уж убейте меня сразу!

– Но как же мне быть, Филиппо? Должен же я прежде всего подумать о своем собственном спасении. Придумай, как мне поступить с тобой, и я постараюсь исполнить твое желание.

– Я готов поклясться, синьор, что не выдам вас. Дайте мне только уйти отсюда, я отправлюсь прямо на берег и успею отплыть далеко, прежде чем кто-либо узнает о вашем побеге.

– Ну, слушай, Филиппо, так и быть, я доверяюсь твоей честнести; клянись мне тем, что для тебя дороже всего на свете, что ты не выдашь меня.

– Вы можете проследить за мною, синьор; не развязывайте моих рук до тех пор, пока мы не дойдем до берега, и вонзите в меня ваш кинжал, если я попытаюсь поднять тревогу.

– Нет, Филиппо, уж доверять, так доверять вполне! Поклянись же, что ты не изменишь мне!

Филиппо поклялся страшной клятвой, что честно исполнит все как обещал, и тогда Франциск тотчас же освободил его.

– Итак, Филиппо, – сказал он, – придется тебе лишиться обещанной доли добычи – ведь ты принужден будешь немедленно удалиться отсюда; советую тебе, когда ты доберешься до Туниса, тотчас сесть на первый отплывающий корабль. Если же ты когда-нибудь будешь в Венеции, то разыщи меня, и я обещаю вознаградить тебя за все, что ты потерял по моей вине. Но прежде чем мы расстанемся, надо мне поменяться с тобой платьем. В Тунисе тебе дадут за мое платье хорошую цену; придется тебе также поделиться со мною и деньгами, ведь не могу же я уйти отсюда без гроша в кармане.