Лев на лужайке - [7]

– Молчать будем? Смотреть на мой цветущий рот? Не спускать глаз со шрама на руке? А известно ли вам, что я считаю женщин ярким бантиком на холщовой робе труженика…

Если Никита Ваганов мог безостановочно болтать, то Нелли Озерова была способна молчать часами, улыбаясь мило. И не видя сейчас ее всамделишную, он думал, что скоро некая Нелли Озерова понадобится ему в очень важном деле, таком важном, что важнее теперь ничего не было и быть не могло: жизнь Никиты Ваганова зависела от этого, жизнь, которую он собирался сделать долгой и счастливой, и у него все было, чтобы исполниться этому желанию.

Голубоглазая Нелли Озерова притворно вздохнула:

– Не хочется ехать в командировку… Турсук и Шебель!

Звала, опять звала… Пробираться за полночь в мерзкой районной гостинице, пропахшей хлорной известью и краской, из одной дрянной комнаты в другую, лезть к Нелли под одеяло на такую скрипучую кровать, где и с боку на бок перевернуться – значит вызвать аккорд заржавевшего железа… Нет, это сегодня, когда рядом сидит и пишет Егор Тимошин, не жизнь для белого человека! А ведь в недалеком прошлом те же самые Турсук, Шебель, Пашево, Красный Яр, Косошеево поочередно предлагали свои кровати Ваганову и Озеровой, чтобы во второй половине следующего дня всей области было известно о металлическом скрипе. Как и положено, скрип шебельских и турсукских пружин доходил до ушей невесты Никиты Ваганова – дочери могущественного в области главного инженера комбината «Сибирсклес» Габриэля Матвеевича Астангова.

– Турсук и Шебель, – задумчиво повторил Никита Ваганов…

Он родился и вырос на кроватях с пружинами, хотя в столице уже появились и входили в моду диваны-кровати, просто кровати на поролоне и прочих прелестях. Пятеро в двух комнатушках, пятеро на тридцати шести квадратных метрах, включая двух особ женского рода и впавшего в маразм деда по отцу; по ночам пружинные кровати вздыхали, разговаривали друг с другом; скрип кроватных пружин сопровождает и будет сопровождать Никиту Ваганова всю жизнь, всякий скрип, похожий на кроватный, неизменно вызывает у него аллергический приступ – на теле расцветают алые лепехи крапивницы. Шебель и Турсук! Нет, голубушка, лучше послать к черту эту самую любовь, если кроватный скрип слышен по всей области, да к тому же сегодня, когда редактор газеты «Знамя» Кузичев, кажется, начинает предельно опасную игру с Пермитиным.

– Шебель и Турсук! Ешьте, люди, свежий лук!

* * *

… Голубоглазая Нелли Озерова, женским своим чутьем поверившая в избранность Никиты Ваганова, почувствовавшая, что ему тесны, как клетка, любые рамки достигнутого, проникшая в его сущность, загадочную часто и для самого Никиты Ваганова, всю свою оставшуюся жизнь будет испытывать добровольные муки любви, кусать по ночам подушку при мысли о том, что Ваганов, спящий сейчас на плече жены, ее любит больше, но она панически боялась стать его женой, бабьим чутьем понимая, что Никита Ваганов – это бочка с порохом, которая рано или поздно взорвется…

* * *

– Никита!

Не звала – просила милостыню. Какие бы духи ни употребляла Нелли Озерова, пахло от нее первосентябрьским новым школьным портфелем, детством, вспоминался Никите Ваганову отец, этот тихий и бедный школьный учитель, умеющий только для старшего сына придумывать головокружительные взлеты, для себя же считающий покупку автомобиля вершиной горного хребта.

– Никита, скажи хоть что-нибудь!

Он ответил:

– В принципе я не против, но не в этот раз, черт возьми, не в этот!

– Что-нибудь случилось? Не пугай меня!

– На Шипке пока все спокойно. Хочешь поцеловаться?

– Конечно!

– В темпе, Нелька, в темпе!

Отчего все-таки от нее пахло новым школьным портфелем, если она его не имела, отчего этот запах почти уничтожил запах арабских духов? Эх, как хорошо, молодо и волнующе пахло от этой красивой женщины с лживыми глазами, которые становились правдивыми, честными, доверчивыми только для одного человека на свете – Никиты Ваганова… Много лет спустя, проходя пешком по Столешникову переулку к фирменному магазину «Табак» за коробкой кубинских сигар, без всякой причины, без малейших признаков ассоциаций Никита Ваганов подумает, что его и Нелли Озерову связывает и связывала не только любовь, а нечто большее, значительно большее, похожее на генетическое родство…

– Я пойду, Никита! Шеф велит перед командировкой обговорить ее в обкоме.

– Шеф прав. Иди, Нелька.

Надо быть магом и волшебником, чтобы знать, отчего в это утро Никита Ваганов решил в очередной раз повидаться с корреспондентом столичной газеты «Заря» Егором Тимошиным, и все это время – пока лихорадочно и сладостно писал, пока болтал и целовался с Нелли Озеровой – незаметно для самого себя прикидывал конспект предстоящего разговора, обдумывал шуточки и хохмочки, подходы и уходы, откровения и умолчания, правду и ложь. Надо быть богом, чтобы уловить связь между утренней встречей с Иваном Мазгаревым, когда Никите не протянули руки, и походом в кабинет собственного корреспондента столичной газеты. Тем не менее связь, непонятная самому Никите Ваганову, существовала, и минут через пять Никита Ваганов, сдав статью в машбюро, пошел в отъединенный и странный кабинет Егора Тимошина… Шагал Никита Ваганов в своей любимой манере: локти прижаты к бокам, пиджак широко распахнут, тело тяжело раскачивается, словно под порывами шквального ветра, – такая походка несколько позже станет модной среди молодых людей определенного типа.