Лев Майсура - [104]

Кроме полейя, на поле работали и кодагу — сумрачные молодцы в черных халатах. Они как всегда держались вместе. За поясами у них поблескивали широкие киркутти. Рядом стояли составленные в пирамиду длинные черные ружья. То один, то другой из кодагу посматривал в сторону чащи, которая подступала к самому полю. На то была причина. Неделю назад из-за деревьев вдруг вышел громадный дикий слон, переполошив жнецов. Один из кодагу недолго думая разрядил в него ружье. Ошеломленный великан кинулся было на людей, но затем повернул обратно и, круша все на своем пути, скрылся в лесу.

Вместе с кодагу — хозяевами этой долины, и полейя весь день работал и Джеймс. С трудом распрямив спину, он поглядел вокруг из-под ладони. Вроде уже пора бы кончать жатву. Однако кодагу и полейя работали не поднимая головы. Джеймс с сожалением вздохнул и хотел было снова взяться за серп, но тут выпрямился старший из кодагу. Несколько отрывистых слов, сказанных гортанным резким голосом, и жнецы побросали серпы.

На краю поля Джеймс обулся и вместе со всеми пошел в деревню. Крестьянская работа была непривычна и утомительна. Сама собой горбилась спина. Болели исколотые ладони. Прислушиваясь к тому, как полейя толкуют о диком слоне, который вышел прямо на людей, Джеймс глядел вокруг. В этот вечерний час в долине царили мир и покой. Из соседней луговины вышло небольшое стадо. За стадом — пастушата с кнутами и палками. Рядом, высунув языки, лениво трусили собаки. Шли женщины полейя с охапками сушняка на голове. И не поверишь, что полтора года назад он явился сюда с армией Типу, чтобы воевать против здешних жителей!

На повороте тропы показался небольшой, словно игрушечный, храм. Рядом с храмом — заросшая травой широкая плита из камня и врытые в землю каменные пластины с изображениями кобр. Перед плитой, понурившись, стоял сам такка — старейшина общины. Он беззвучно шевелил губами. Жнецы примолкли, чтобы не нарушать молитвы. Старик появлялся здесь каждый вечер. У этой плиты жители деревни раскладывают погребальные костры для своих усопших, чьи души с клубами дыма возносятся в небо, в нирвану...

Еще сто шагов — и открылась деревня — большой дом и несколько тесно сбившихся вокруг него хижин за деревянным тыном. Джеймс вспоминал: полтора года назад у такой же деревушки они с Томми нашли в дупле зерно. Но дойти до моря им тогда не удалось. Ирландец погиб, а он попал в плен к кодагу.

Узкие ворота деревни были распахнуты. Полейя разбрелись по хижинам, а кодагу вошли в большой хозяйский дом. На дворе остался лишь один из них. Подождав, когда вернется такка, он заложил ворота тяжелым засовом и полез с ружьем на помост.

Джеймс сильно устал и проголодался. Он живо развел у дверей отведенной ему хижины костер и поставил на огонь котелок с водой и рисом. После неудачного побега, который он совершил год назад, с хозяйской кухни ему выдавали продуктов в обрез. Глупый получился у него побег! Не зная дороги к морю, он долго блуждал по лесу, и на четвертый день его нагнала погоня. Рассерженные кодагу чуть не зарубили его своими ужасными киркутти!

Большой родовой дом хозяев был слабо освещен масляными светильниками. Из него доносились женские и детские голоса, а в дверях мелькали стройные женские фигуры в белых до пят одеждах. Молодой кодагу на помосте устраивался поудобнее. Ему предстояло сторожить покой деревни всю долгую ночь, вглядываясь в темный лес, откуда постоянно доносятся смутные шумы, звериные и птичьи голоса. Вот и сейчас — вдруг рыкнул тигр. Услыхав голос лесного властелина, в страхе забормотали устроившиеся на ночь на соседних деревьях обезьяны. Раздался скрипучий трубный рев, потом он прозвучал еще и еще раз. Страж вздрогнул и схватился за ружье.

«Боится!» — подумал Джеймс. По дороге в деревню полейя говорили, что сыну хозяина не следовало палить в вожака. Старый клыкач злопамятен, и неизвестно, что еще натворит...

Покончив с едой, Джеймс вычистил котелок и вошел в хижину. День был кончен — с заходом солнца Индия ложится спать. Слабый свет зажженной лампады осветил низкие глиняные стены и прутяную основу соломенной крыши. Джеймс достал из ниши свернутую в трубку старую тетрадь, сел на топчан и принялся царапать огрызком карандаша.

«1706 г.

В Курге время ползет еще медленнее, чем в Серингапатаме. Там, по крайней мере, было много соотечественников, а в этом маленьком, затерянном в лесах селении я совсем одинок. Мне постоянно вспоминается Томми. Не удалось ему вновь увидеть свою Ирландию!

Жизнь в Курге полна лишений, которых не замечают привычные кодагу и их полейя. Приходится много работать. И если жизнь еще кое-как сносна в сухое время года, то во время муссонов она совершенно невыносима. Страну тогда заливают дожди. В лесу не пройти. Моя хижина отсыревает насквозь, и в ней становится ужасно холодно. Не спасает и старое верблюжье одеяло. К утру тело коченеет, и стоит больших трудов подняться на ноги. Право, тюрьма в Серингапатаме кажется раем!

Однако Кург — удивительная страна. Я узнал здесь много интересного. Местные жители живут в своих лесах небольшими кровными общинами — «окка». Несколько окка составляют «над». Боги лесных жителей — охотники. Мои хозяева почитают лесного бога Аяппу. Они верят, что Аяппа со сворой любимых собак травит по ночам дичь в окрестных лесах. Я сам готов поверить в Аяппу. Ночами из леса нередко доносятся крики, свист и глухой лай, а вокруг деревни слышны чьи-то тяжелые шаги и треск кустарника...