Лев Лангедока - [33]

— Только помешанный мог бы позволить себе отнестись к гневу короля как к чему-то незначительному, тривиальному, — продолжал герцог, не замечая, что внимание хозяина далеко не полностью обращено на него. — В Версале вряд ли найдется хоть один из придворных, который не считал бы, что постоянная жизнь в провинции — это удел хуже смерти.

— Но ведь они не де Вильневы, — спокойно ответил Леон.

Герцог поставил локти на стол и, удерживая в руках серебряный бокал с вином, слегка покачивал его вперед-назад.

— Король вряд ли отнесется спокойно к вашему непослушанию, Леон. Подумайте, ведь ему годами довелось терпеть неприятности от южан, мятежи и прочие беспорядки. Половина жителей Лангедока вообще не считает себя французами. Ведь именно поэтому король и называет вас своим Львом. Ведь вы являете собой сердце и разум юга, и если мужчины Лангедока лояльны по отношению к вам, значит, они верны королю. В случае войны они последуют за вами, а не за Людовиком, и он это понимает. Если ваша преданность окажется под вопросом… — Герцог, не окончив фразу, весьма выразительно пожал плечами.

И тут раздался испуганный вскрик Элизы, а сразу после этого она произнесла:

— Нет-нет, Леон предан королю! Вы же знаете, как самоотверженно он за него сражался.

Герцог поспешил ответить ей с ободряющей улыбкой:

— Да, король понимает и ценит это. Тем не менее он приказывает Леону вернуться в Версаль, а этот дьявол Кольбер примется отравлять разум Людовика разными подозрениями, если Леон не подчинится приказу.

— Какими подозрениями? — спросила Элиза в полном недоумении.

— Например, таким, что Леон может воспользоваться силой своего влияния на южан. Он может рассчитывать на поддержку по меньшей мере двух тысяч этих чумовых гугенотов, которые для Людовика хуже острой занозы в теле. Остались истинно католическими только три города — Тулуза, Каркассон и Бокэр. Это опасное положение для любого короля.

— Но Леон — добрый католик! — запротестовала Элиза. — Он никогда не стал бы рассчитывать на поддержку гугенотов!

— Я вполне осведомлен об этом, мадам, но гугеноты следовали за Леоном на войну, а подобная преданность человеку иной веры может лишить ночного покоя даже короля.

— Если бы вы жили в Париже, я непременно заметил бы вас, — тем временем на другом конце стола негромко говорил Рафаэль Мариетте, стараясь поймать своими голубыми глазами ее взгляд.

— Скорее всего, месье, мы обитали бы в разных частях этого большого города, — отвечала Мариетта, стараясь спрятать за игривостью тона боль, которую ощущала в сердце. О, если бы Леон смотрел на нее с таким обожанием! Если бы в его глазах она читала желание, если бы его рука прикасалась к ее руке как бы ненароком, а на самом деле намеренно, когда он подливал вина в ее бокал. Но Леон был поглощен разговором с герцогом, а его нареченная сидела рядом с ним.

— Мой отец сражался в рядах армии Людовика XIII и находился в Монпелье в то время, когда стены города были снесены ради того, чтобы стало легче наблюдать за гугенотами, — говорил герцог, думая в то же время о том, что в жизни не видел такого ангельского личика, как у Элизы Сент-Бев. Она пробудила в нем чувства, которые он считал давно умершими. Не будь она невестой Леона, он, черт побери, немедленно принялся бы ухаживать за ней сам.

Мариетта вдруг рассмеялась звонко и весело — Рафаэль заявил, будто единственной причиной, по которой он не повидался с ней в Париже, было то, что король придерживал ее для себя.

Темные глаза Леона так и вспыхнули при этих словах. Откровенное заигрывание Рафаэля с Мариеттой и без того имело дурной тон, но то, что она откликнулась на него…

Жанетта, заметив, что Элиза с каждой, минутой разговора о возможной королевской немилости выглядит все более огорченной, любезно предложила дамам перейти в гостиную, чтобы поболтать там в свое удовольствие и предоставить мужчинам вести свои споры без них. Рафаэль встал было с намерением проводить Мариетту, однако пронзительный взгляд, брошенный на него Леоном, образумил его, и он сел на место, подавив улыбку. Девица и в самом деле любовница Леона. Других причин для столь явной ревности друга быть не могло.

Жанетта устроилась у камина со своим гобеленом; мысли ее были сосредоточены на мрачных предостережениях Анри о королевской немилости, которая постигнет Леона, если он не вернется ко двору. Ей очень не хотелось, чтобы Леон снова уехал на север, но, может, это было бы к лучшему. Она чувствовала, что сын неясно представляет себе собственное будущее в Шатонне. Жизнь его с Элизой здесь не может быть такой, как он воображает; Версаль и Париж подходят этой женщине гораздо больше, нежели Шатонне. Возможно, было бы лучше, если бы Леон осознал это теперь, даже если бы оно означало, что она, его любящая мать, попрощается с ним в последний раз.

Две молодые женщины уселись рядышком. Элиза явно была рада обществу Мариетты, что касается Селесты, та села на диванчик у окна, обиженная тем, что Рафаэль де Мальбре не обратил на нее внимания.

— Ох, что с нами будет, если король разгневается на Леона? — с тревогой спросила Мариетту Элиза. — И как нам жить здесь? Без королевских милостей Леон обеднеет, имение придет в упадок. И я вовсе не хочу здесь жить! С тех пор как умер мой муж, Мариетта, у меня не осталось ни единого друга, ни единого. Я так надеялась уехать в Париж, ко двору, увидеть Лавальер, увидеть короля!