Лев - [39]

– Вы знаете, они такие хитрые, эти масаи, – сказала Патриция, желавшая, чтобы я разделил с ней ее энтузиазм. – Они и в самом деле умные. Делать себе дома из коровьего навоза! Понимаете, они никогда не живут на одном месте, не имеют ни лопаты, ни какого-либо другого инструмента. Ничего. И вот они изобрели это. Их стадо остается целый день и целую ночь там, где они хотят устроить себе жилье. После чего они месят, подготавливают.

– А потом? – спросил я.

– Вы сейчас увидите, – сказала Патриция. – Смотрите, они уже начинают.

Несколько мужчин устанавливали вокруг вязкой лужи плетеные щиты и соединяли их вверху арками из колючих веток, которые, благодаря шипам, сцеплялись друг с другом. По мере того, как работа двигалась, сооружение загибалось в виде овала по периметру занимающей вершину холма площадки. За очень короткий срок площадка оказалась окруженной ажурным туннелем. Он был очень низким (доходил лишь до пояса тех, кто его сооружал) и щедро оснащенным колючками.

– Вот сейчас! Сейчас! – крикнула Патриция. – Смотрите!

Старый Ол Калу что-то приказал. И все, кто там был: мужчины, женщины, дети, стали черпать – кто пригоршнями, кто бурдюками, обычно используемыми для хранения молока и воды – мягкую, теплую массу, которую они перед этим месили, и обмазывали ею сооруженный ими туннель. Эта коричневатая и еще жидкая паста, издающая ужасный запах, стекала, густея и налипая на плетеные щиты, превращалась в стену, приклеивалась к аркам из веток и становилась крышей. А мужчины, женщины, дети все добавляли и добавляли пригоршни жидкого перемешанного навоза, укрепляя первые элементы сооружения с такой быстротой, на которую они только были способны.

– Благодаря солнцу за несколько часов все затвердеет, – сказала Патриция. – Разве это не великолепно?

Хотя сохранялась еще утренняя прохлада, отовсюду уже летели торопливыми, жужжащими роями огромные мухи.

– Ну поехали, смотреть больше нечего, – сказал я Патриции.

– Еще одну минутку, прошу вас! – воскликнула она. – Я это очень люблю!

Ее обступили со всех сторон, болтая и смеясь, девочки-масайки.

Ко мне она возвратилась бегом.

– Послушайте, вы только послушайте, – сказала она. – Эти девочки думали, что мы женаты.

– Кто это «мы»?

– Вы и я, – сказала Патриция.

Она сделала паузу, чтобы насладиться моим удивлением. Потом она соизволила объяснить мне:

– Эти девочки нисколько не старше меня, но многие из них уже замужем. У масаев это считается нормальным. А другие, чтобы выйти замуж, ждут, когда молодые люди клана перестанут быть моранами.

– А где сейчас мораны?

– Вон там, – сказала Патриция.

Она отвела меня к другому, противоположному краю площадки. У подножия холма, невидимое нам прежде из-за него, находилось в квадратном загоне из колючих деревьев и кустарников стадо масаев. Среди коров в лучах поднимающегося солнца блестели три копья и три отливающих медью шевелюры.

– Спускаемся, – решила Патриция.

Мораны в этот момент старались прижать стадо к подвижной изгороди, сделанной из колючих ветвей и закрывавшей вход в загон. Патриция стояла неподвижно и наблюдала за молодыми людьми. Они же не удостоили нас даже подобием внимания. В глазах у девочки сохранялось серьезное и отстраненное выражение, напомнившее мне то, как она смотрела на зверей у водопоя, утром, когда я впервые ее встретил.

– В прежние времена, – сказала Патриция тихим и как бы немного охрипшим голосом, – моран, прежде чем стать мужчиной и заработать право взять себе жену, должен был убить льва. Причем не издалека и не из большого ружья… А своим копьем и своим тесаком.

Теперь стадо выстроилось вдоль изгороди, готовое выйти из загона. Но молодые мужчины не торопились убирать плетень, заменяющий ворота. Каждый из них, выбрав себе корову, заточенным острием копья сделал на шее животного тонкий надрез. И каждый, припав ртом к свежей ране, большими глотками пил из нее кровь. Потом, приложив ладони к надрезам, они дождались, чтобы раны закрылись. Коровы не издали ни малейшего стона.

– Вот и вся их пища, – сказала Патриция. – Вечером – молоко. Утром – кровь.

Когда заслон из переплетенных колючих ветвей был убран, стадо направилось на пастбище. Вел его Ориунга. Проходя мимо нас, он слизнул с коричневой губы оставшуюся там кровь и скользнул по Патриции пренебрежительным жгучим взглядом. И удалился, величественный, как полубог, хотя все, чем он располагал в этом мире для того, чтобы питаться и укрываться от непогоды, сводилось к молоку, крови и навозу изнуренных коров.

VI

Патриция молчала.

– Ну что, пойдем к машине? – спросил я ее.

– Пойдемте, если хотите, – ответила она.

Мы обогнули холм. Строительство маниатты на его плоской вершине заканчивалось. Если бы я не видел, как это делалось, я бы ее и не заметил. Окружавшая ее ограда из колючих ветвей сливалась с торчащими травянистыми растениями и колючим кустарником, которых было много на склонах этого пригорка. Что же касается самой маниатты, почти такой же низенькой, как и когтистая изгородь, то солнце уже сделало ее похожей по цвету на обожженную землю, отчего теперь эту коричневатую, замкнутую на самой себе гусеницу можно было принять за одну из волн бруссы.