Лев Гумилев: Судьба и идеи - [176]

Профессорская жена проходит за шкаф и садится на диван, это был диван-кровать, на котором они спали. Про себя думаю: что, она так и будет сидеть здесь во время нашей работы? Неужели нельзя уйти в другую комнату? (Я ведь пришла в профессорскую квартиру!) Только потом я узнала, что другой комнаты не было. Точнее, была, но жил в ней тюремный надзиратель с семьей, всех – 4 человека. Удивительно «везло» Льву Николаевичу с соседями. Совершенно «случайно» в квартире на Московском проспекте его соседом был милиционер, а тут, на Большой Московской, – «цирик» – так называл надзирателя бывший «зек» профессор Гумилёв. Лев относился к этому трезво – он всегда предпочитал человека «в мундире» (от него знаешь, чего ждать), тайному стукачу, маскирующемуся под друга, поклонника или ученика. Но вернусь к моему первому визиту ко Льву Николаевичу Гумилёву.

Работать с текстом решили так: я вслух читаю его, уточняя по ходу смысловые оттенки, задаю вопросы, когда что-то неясно, расставляю по указанию Льва ударения в исторических и географических названиях и именах. В работе Лев был настоящий зверь (лев – одно слово), он тут же уговорил меня приходить к нему каждый день. Я могла только после рабочего дня, т. к. от передач, стоящих на эфире, меня никто не освобождал, а эта работа делалась впрок, и, как оказалось, в очень далекий прок: 7 лет ждали эфира эти передачи.

Так я стала ежедневной «гостьей» в доме Льва Николаевича. Сейчас уже не помню, в первый или второй визит, наткнувшись в тексте на имя древнегреческого философа Анаксимена, я произнесла вслух имя Анаксимандра, вспоминая, кто из них учитель, а кто ученик и кто ввел термин «апейрон». Вместе со мной Лев Николаевич усомнился и перепроверил, о ком идет речь. Оказалось, что в тексте была допущена ошибка, которую он и исправил, а я, по-видимому, с этого момента была выведена из разряда «радиотов», как называл работников радио Лев Николаевич. Месяца через два плотной работы целый цикл передач был готов, мы назвали его «Беседы по народоведению». А за это время так подружились и привязались друг к другу, что сохранили эту привязанность до конца его дней.

Я посещала его лекции в университете, в Географическом обществе, «заболела» теорией пассионарности. Узнала обо всех его мучениях не только в прошлом, но и о травле в первой половине 80-х годов. Его нигде не печатали. Журнал «Вопросы истории» для него, историка, был закрыт. За это он называл журнал «Вопросы по борьбе с историей», а «Знание – сила» – «Знание с позиции силы», ибо даже в этот популярный журнал его редактор Роман по фамилии, кажется, Продольный (Лев звал его Роман Подпольный), не подпускал Гумилёва.

Вообще, не могу тут не прибавить, что Лев Николаевич был настоящий Ьеі езргіс (fb2: неразборчиво) – остроумец. Помню, особенно популярную в 80-е годы газету «Московские новости» называл «Масонские новости». И, кстати, о вызывавшей всеобщее восхищение в тот же период Маргарет Тэтчер, говорил, что она масонка очень высокого ранга.

Но возвращусь к травле Гумилёва. Круговую оборону держал Институт этнографии, возглавляемый академиком Бромлеем (которого Лев прозвал Бармалеем). Хотя вернее было бы сказать, этнографы из этого заведения вели прицельный огонь по Гумилёву. Их нападки печатали, а он не мог ответить им печатно.

Более того, его главный научный труд «Этногенез и биосфера Земли», в котором изложена теория пассионарности, был рекомендован ЛГУ к печати в 1979 г., но не печатался, т. к. не получил грифа Горлита, то есть разрешения цензуры. Напечатать его было необходимо, потому что идеи Гумилёва уже начинали растаскивать, а слово «пассионарность» стало мелькать по статьям без ссылок на первоисточник. Перехват идей – явление нередкое в научных дебрях. Например, Альберт Эйнштейн, воспользовавшись открытиями французского математика и физика Ж. А. Пуанкаре (умер в 1912 г.) и немецкого математика и физика Германа Минковского (умер в 1909 г.), создал и опубликовал в 1905 г. – частную, а в 1907–16 гг. – общую «теорию относительности», опередив своих старших «коллег». Когда к Пуанкаре пришла студенческая делегация подписать Эйнштейну поздравительный адрес, тот прогнал их со словами: «Я от своих открытий не отказываюсь». Все это поведал мне Лев Николаевич и прибавил рассказ о печальной судьбе московского профессора А. А. Тяпкина, опубликовавшего сведения о научном плагиате Эйнштейна и тут же лишившегося должности.

Понятно, что только публикация рукописи «Этногенез и биосфера Земли» могла «застолбить», закрепить авторство теории пассионарности. Одним словом, Лит был необходим, и он был получен в 1981 г. неожиданным образом.

Один толковый парень – Николай Столяров, работавший музыкальным редактором на радио, был представлен Льву Николаевичу. Решив помочь Гумилёву, он познакомил его с человеком, возглавлявшим радио – И. А. Чуевым. Чуев очень интересовался историей, а к Гумилёву проникся симпатией и сочувствием и, узнав о проблемах с Горлитом, сам вышел на директора этой всемогущей тогда структуры, который был его приятелем. И чудо, рукопись «Этногенез и биосфера Земли» была «залитована»! А вскоре депонирована. Чтобы поддержать Льва Николаевича материально, И. А. Чуев заключил с ним договор на цикл передач по этногенезу и выплатил ему аванс. А редактором назначил меня. Все это было во власти Чуева, но пустить передачи в эфир было уже не в его власти. Ведь Комитет по телевидению и радиовещанию был органом Обкома КПСС, а в Обкоме был функционер – историк по образованию – некто Дегтярев, персонально «опекавший» Гумилёва, поэтому подготовленные к записи тексты ждали своего часа на радио