Лев, глотающий солнце - [63]

— Чуть не нагрели меня, — рассказывал Андрей, — предложили однокомнатную квартиру в центре, я глянул — понравилось, как раз для моих ребят командировочных, и ремонта особого не требуется, просмотрел документы, вроде все в порядке, были прописаны двое взрослых, муж и жена, но выписались… Уже собрался оформлять договор, и тут что-то меня дернуло пойти к соседям, причем к соседям этажом ниже. Позвонил, открыл старик, объяснил я ему, мол, продал в другом городе квартиру, хочу купить под ним, что за люди в ней жили, не может ли быть так, что кто-то на квартиру заявит свои права уже после того, как я стану ее собственником. Отчего же не заявить права, говорит старикан, когда у них двое сыновей, оба в интернате, они же попивающие. А сыновья, как известно, имеют полное право на свое жилье. Откуда же, спрашиваю, вы о них знаете, если они в интернате? Так они только с полгода в интернате, как начали эти бессовестные жулики квартиру продавать, а до этого, знай, каждое утро скакали над моей бедной головой.

— Кстати, вашего соседа мужики из агентства обхаживают.

— Какого соседа? — не сразу поняла я.

— По площадке.

— Василия Поликарповича?

— Я не знаю его имени-отчества.

— А откуда знаете, что обхаживают?

— Предлагали мне его квартиру.

— Как? Разве он продает?!

— Сказали, что ему — однокомнатную в том же околотке найдут… Что-то не верится мне…

— Во дурак-то.

— И я думаю, что его наколют, как червячка на крючок. Я червяка не проглотил — другой сцапает и попадется. Будьте осторожны, Дашенька… — В голосе Андрея прозвучали нотки нежности, и я простила ему… что? Ах, Боже мой, я засмеялась в душе, простила его измену, конечно!

— Буду осторожна.

— И лучше найдите своего юриста для заключения сделки. А главное, не ходите заключать договор и получать деньги без сопровождающих мужчин. Я бы с удовольствием вас и сам сопроводил. Но — пора в путь! Жена и детки малые плачут.

— Мне будет вас недоставать, — призналась я, чувствуя, что меня начинает мягко, но упорно обнимать прилетевшая грусть. — Мне одиноко здесь. А квартира как стояла, так и стоит. Может быть, я буду ее просто обменивать. Не торчать же мне здесь до окончания века.

— До окончания века осталось всего — то уже ничего, дорогая Дашенька, но за короткий срок может произойти множество перемен: одних посадят, других освободят, у одних отнимут, а другим отдадут. Хотя мне бы лично больше никаких перемен не хотелось. Только если в обратную сторону — к милому сердцу Ильичу!

— Вам, Андрей, наверное, пора, — сказала я, — да и мне пора.

Он вышел из машины и галантно помог мне сделать тоже.

— Адресок ваш я уже имею, — засмеялся он, — чего не сделает администратор за небольшую ласку! А вот вам моя визитка.

Я взяла бумажку и не глядя, засунула себе в сумочку.

— Но не беспокойтесь, без вашего сигнала, я беспокоить вас звонками и визитами не стану.

Он махнул рукой, сел в машину — и оглушительно просигналив, оставил после себя два узорных мокрых следа на весеннем асфальте.

Поднявшись к себе в номер, я немного поразмыслила, затем села к телефону и набрала номер Дубровина. Ну, в конце концов, на кого еще я могу положиться в этом городе? Кто еще может пойти со мной за деньгами? Дубровин, видно сразу, настолько высокого мнения о самом себе, что никогда не опустится до обмана. Если не посчитает, конечно, обман средством воспитания. Иван хоть и бывший мент, но пьяница, Андрей уехал…

Дубровин сразу взял трубку и проорал: «Слушаю!»

— Сергей…

— Анна!

О, Господи, опять этот кошмар!

— Вы ошиблись, это Дарья.

— Простите! Так голоса похожи, на секунду я забыл о том, что Анны…

— Вы хотели показать мне город. Сегодня у меня должна была состояться встреча, но она отменена. Если хотите, то после пяти.

— Хочу! Конечно, я заеду за вами, только скажите — куда.

Я назвала адрес гостиницы.

— Это по-моему от вас близко?

— Рядом, не волнуйтесь. Ждите возле вестибюля в пять с минутами.

Он опоздал: его бежевая BMW подрулила к гостинице не в пять с минутами, а в половине шестого, и я успела немного замерзнуть: весной здесь еще очень холодные вечера

32

Тесть позвонил вечером, когда дети уже спали, а Марта лежала в ванной. Филиппов не способен был делать ремонт, квартира еще при прежних владельцах пообветшала, обои кое-где повыцвели, а в некоторых местах их изрисовал Мишутка. Можно было, конечно, просто нанять, пришла бы бригада мужиков, дня за три придала квартире новизну и блеск, превратила бы и ванную комнату из темно-салатной сараюги с криво прилепленным дешевым кафелем над жуткой ванной цвета детской неожиданности, в чудесный уголок домашнего рая, о котором так мечтала бедная Марта. Чего она только не придумывала, чтобы сделать свои ежедневные омовения красивым удовольствием, а не средством примитивной гигиены: даже настольную лампу туда притаскивала с красным абажуром, и, когда Филиппов, заходя, чтобы вымыть после туалета руки, иронично интересовался, что за радость лежать в розовой воде, она отворачивалась от него словно утонченная дама от грубого матроса. Я и есть грубый матрос, думал он, мысленно плюнув в бледно-клюквенную водицу, и на том стою.