Летучий голландец - [8]

— Что здесь происходит? — спросил капитан.— Что-то не вижу я моей команды и не слышу возгласов приветствия,— сказал капитан не совсем дружелюбно.— Почему столько дыма и пламени вокруг корабля? Опять это штучки Фенелона! Ну, Фенелон!

Адмирал пиратского флота прибыл под конвоем. Он был в плаще с капюшоном. Плащ был раскрыт как раз настолько, чтобы видны были многочисленные ордена и медали адмирала.

Матросы с воодушевлением рассматривали драгоценную грудь адмирала. Не потому, что они хотели прильнуть к этой груди с воспоминаниями, а потому, что рассматривали все эти бриллианты как уже неотъемлемую часть своей коллекции.

— Только не ломай шпагу,— сказал Фенелон.— Звук ломаемой шпаги вызывает у меня приступы меланхолии и мигрени. Этот звук мне не нравится. Это звук-символ, а я люблю музыкальные звуки.

— Поговори, поговори, Фенелон,— посоветовал капитан.— Знай: это твои последние слова перед мучительной смертью. Поэтому поговори и заткни свою пасть, мой мальчик!

— Молодец! — сказал капитан, когда адмирал сломал свою шпагу.— Скажи нам свое имя, сопляк, и мы тебя повесим.

— Мое имя известно всему миру! — оскорбился адмирал. Он еще шире распахнул свой плащ. Орденов под плащом было видимо-невидимо.— Это меня благодарили мудрецы и монархи,— сказал адмирал.— Моя смерть вызовет международные конфликты и скандалы. Вы не посмеете меня повесить!

— Ты так думаешь? — спросил капитан.— Что ж. Это, к несчастью, лишь твое мнение. И с этим твоим мнением мы тебя и повесим.— И капитан дал знак матросам.

— Тогда я сам,— сказал адмирал.— Гнусная история: папуасы вешают великого адмирала!

— Сам так сам,— не протестовал капитан.— Только намыль веревку шампунью, а то у нас веревки очень ворсистые.

Через минуту адмирал самостоятельно повесился на рее.

— Смешное самоубийство,— сказал доктор Амстен.— Первый случай в моей практике. Юристам и тысячу лет здесь ни в чем не разобраться. Капитан хотел повесить адмирала, но не повесил. Адмирал не хотел вешаться, но повесился. Странная история!

— Да, история каждого государства беспрестанно фальсифицируется в угоду его царю,— плохо расслышал Амстена экзистенциалист и водолаз Ламолье.

— Что будем делать с пленными? — спросил Гамалай.— Я думаю, что пленных не мешает повесить. Я подозреваю, что это совсем не пираты, а переодетые лесбиянки. Если мы их не ликвидируем — разврата не оберешься.

Капитан посмотрел на пленных. Они все еще плавали в воде и тонули.

— Они же тонут,— сказал капитан.— Ты посмотри, как они слабо развиты. Так будем гуманны: опустим их в канатный трюм, пускай они там развиваются.

— Ну, как, Пирос? — сказал капитан.— Что тебе приснилось сегодня, кумир кладбищ?

— Как и каждую ночь — баба. Я провел эту ночь с замечательной женщиной.

— Ну и как? — поинтересовался капитан.

— Все хорошо,— откликнулся Пирос— Нос у нее был холодный, как у собаки.

Пирос, Амстен. Их ссора, их примирение. Любовь Пироса и любовь Амстена.

И вообще что такое любовь

Фарфоровые акулы вылетали из океана и растворялись в небе. Там же, в небе, летали какие-то птицы. Они пели, как петухи.

Одуванчик Пирос вчера уснул под парусами.

Сегодня его мозг пустовал. Одну лишь деталь помнил кок: вчера он напился и уснул. Точнее: что напился — он помнил, что уснул — не помнил. Но если он сегодня проснулся, следовательно, вчера — уснул.

Паруса бились на мачтах, как белые акробаты.

Похмелиться было нечем. Поэтому Пирос лизал релинги. На рассвете выпала роса, и медные релинги, окропленные росой, по вкусу напоминали пиво, правда, приблизительно.

Доктор Амстен сидел около Пироса и морщился, как будто в трусы его попала пчела.

Пирос полизал релинги и упал. Его стоны слушать было тяжело.

— Чего вам всем не хватает,— сказал Амстен,— так это любви. Я всю ночь просидел около тебя и молился, чтобы ты не умер. Но ты не умер, о нет, ты проснулся и теперь еще стонешь, расстраивая мои бессонные нервы. Ты пьешь так, будто ты бессмертен. Эх, ты, таблетка.

— Любовь,— сказал Пирос— Это слово применимо лишь к собаке или к женщине, да и то в определен ном смысле. Но у нас нет ни собак, ни женщин. Любовь к человечеству — это абстракция медицины. Лечи меня, доктор, но не надо меня любить. Я и сам себя не люблю. Я хотел стать Посейдоном с трезубцем, а стал пьяницей и поседел в тридцать лет.

— Нет, я буду тебя любить, как и всех, и всем буду оказывать посильную помощь. Вот моя любовь и вот мой долг перед людьми. Хочешь, я тебе расскажу поучительный сон? Как во имя вас всех я отказался от замечательного приключения.

У Пироса были больные и мучительные глаза.

— Расскажи, расскажи,— сказал Пирос— Только если не насчет баб, то молчи.

— Не баб, а девушек,— уточнил Амстен.— Мне приснилось, что я лежу в больнице. Я — дежурный врач и лежу в палате тяжелобольных. Темно, и все лампочки выключены. За окном — рисунки немецких деревьев. Деревья-то настоящие, но как будто нарисованные готическим шрифтом. Мои душевные боли — колоссальные. Я в неизвестном государстве, в больнице, а вы уплыли и все поумираете с похмелья без моего стрептомицина.

— Вот что,— сказал Пирос— Если ты и впредь будешь рассказывать эту новеллу и ни словом не заикнешься о бабе, то не воображай, что я брошусь тебя обнимать. У меня другое воспитание и характер. Нет, миленький, я тебе плюну в морду, и на этом все твое красноречие прекратится.