«Летучий голландец» российской интеллигенции - [10]
А печально знаменитый сборник «Поэты и поэтессы»? Тут-то бы автору проблистать всеми своими талантами литературного критика, но почему-то все время тянет на проповедь и философию — и Айхенвальд терпит фиаско даже там, где изложение касается только вопросов литературного творчества. И получается, по слову рецензента С. Боброва, «глупо, скучно и черносотенно»[92]. Если Троцкий обругал Айхенвальда за проповедь «чистого искусства», за ненависть к Октябрю, за безвкусие и пошлость, за плохо скрываемый монархизм, то мне остается лишь добавить к перечисленным недостаткам еще пару. Во-первых, он все время занят прозаическим пересказом стихов своих героев — Блока, Гумилева, Ахматовой и Шагинян, что никак нельзя назвать ни литературной критикой, ни анализом; а во-вторых, делает попытку подвести «теорию» под их метафорический ряд: «По аналогии с историей мироздания, первичное состояние души тоже газообразно»[93]…
Особая судьба у сборника «Освальд Шпенглер и „Закат Европы“»: за две недели он разошелся тиражом 10000 экземпляров и вошел в историю отчасти благодаря ленинской фразе «литературное прикрытие белогвардейской организации»[94]. Известно, что две статьи — Н. А. Бердяева и Ф. А. Степуна — были составлены из докладов, прочитанных в Вольной академии духовной культуры и в Религиозно-философской академии. С. Л. Франк и Я. М. Букшпан приняли участие в сборнике, видимо, по приглашению Бердяева, его инициатора. Тему («о духовной культуре и ее современном кризисе») и задачу («ввести читателя в мир идей Шпенглера») сформулировал в предисловии все тот же Бердяев. По выходе сборника в свет началось горячее обсуждение предложенных Шпенглером и изложенных российскими мыслителями идей. Рецензии появились как с той, так и с другой стороны идеологической «баррикады», причем в них шла полемика не только с авторами рецензируемого сборника, но и с самим Шпенглером. Положительную рецензию дал Б. П. Вышеславцев[95]. П. А. Сорокин не был столь лоялен:
«Общее мое представление о ней [о книге Шпенглера] <…> далеко не благоприятно к книге как к научному произведению: что в ней есть верного, то старо, что новое — то неверно; ценность ее — ценность социального симптома и лежит во вненаучной области. <…> Хоронить европейскую культуру пока что слишком рано. <…> Звать ко временам Данте и средневековья <…> едва ли большое утешение. При всех своих грехах современная „распутная“ Европа обладает большими ценностями, чем Европа средневековая. Отбрасывать первые, с тем чтобы строить новое возрождение из элементов последней, боюсь, предприятие не из очень разумных. Побаловаться такими „экзотическими“ прожектами можно, но дальше прожектов они не пойдут, а если бы пошли, боюсь, это было бы большим несчастьем. Мечтать, что новое возрождение придет из России, приятно. <…> Россия не была „навозом“ в прошлом. В общую сокровищницу ценностей она внесла свои вечные. Но к чему же отсюда делать ее „монопольной обладательницей“ их в будущем и „реквизировать“ у Запада всю его творческую роль. Такой большевизм наизнанку, пусть простят меня уважаемые авторы, наивен и нескромен <…>»[96].
Из критиков-материалистов самую содержательную и остроумную рецензию опубликовал на страницах журнала «ПиР» проф. П. Ф. Преображенский:
«Из четырех участников сборника только двое могут заявить притязание на обладание ключами своей веры — Н. А. Бердяев и С. Л. Франк. Двое остальных столь эклектичны и бедны философской мыслью, что их статьи как-то раскалывают весь сборник на две разнородных части. У статьи Ф. А. Степуна есть еще то оправдание, что она пытается дать систематическое изложение идей германского мыслителя, но, прежде всего, эти идеи изложены односторонне — очень плохо очерчена социальная физиономия Шпенглера и его политические взгляды. <…> Вряд ли обосновано и стремление г. Степуна как-нибудь подогнать Шпенглера под стиль современных мистиков и богоискателей типа самого критика. Я. М. Букшпан, несомненно, очень начитанный человек, и, что теперь очень редко, начитанный в современной литературе, но весь его литературный эталаж не может скрыть и отсутствие определенной философской мысли, а главное — того, что все обильно цитируемые им Честертоны, Ратенау, Кайзерлинги нисколько не помогают определить самого Шпенглера как философскую индивидуальность. <…> У Н. А. Бердяева есть свое собственное миросозерцание, но вся беда в том, что оно уже чересчур собственное, чересчур устоявшееся и конгениально Шпенглеру лишь в отрицательном смысле, в признании близкой гибели западноевропейской цивилизации. В остальном они полярно противоположны — Шпенглер ожидает Сесиль Родсов, а Бердяев — Данте и Францисков. Так и кажется, что если Шпенглер, по мысли Бердяева, умирающий Фауст, то сам Бердяев — умирающая Маргарита, все еще укоряющая своего любовника в отсутствии у него христианского умонастроения. Наиболее значительной статьей сборника является статья С. Л. Франка — в ней совершенно верно указывается на всю зыбкость той характеристики, которая дается Шпенглером фаустовской душе, на всю спорность произведенного Шпенглером рассечения христианства <…>»
