Лето в Сосняках - [25]

— Успеем, сделаем, — ответил Миронов, глядя на Лилю и улыбкой призывая ее к снисходительности. Сейчас они поговорят и разойдутся, и не будет никакой Натальи Кирилловны, и не стоит обращать на нее внимания.

Слушая себя, Наталья Кирилловна продолжала:

— В случае необходимости я напишу в правительство. Через голову Селезнева. Пусть он получит мое письмо не от меня, а из правительства. Этих людей больше ничем не пробьешь.

— Селезнев шатается, не удержится Селезнев — в ближайшем времени сковырнется, — объявил Леня.

— От вашего завода на соискание войдете вы, — продолжала Наталья Кирилловна, — от института — я, Леонид и Шебодаев. Шебодаев бездарность, но он еще не получал Сталинской, ему хотят дать, его надо вставить обязательно.

Наталья Кирилловна говорит так откровенно не потому, что Сталинская премия ей нужна, у нее их было две, а потому, что получение Сталинской премии означало признание ее работы, признание ее личности, а неполучение означало непризнание.

— Работу закончим в срок, — сказал Миронов сухо, — что касается выдвижения на премию, то ни один работник завода не может быть включен в список института.

— Что за чепуха! — возразила Наталья Кирилловна.

— Таково решение партийной организации, — сказал Миронов, хотя такого решения не было. — Как вы съездили?

В обращении с собой Наталья Кирилловна не допускала такого тона. Но уж очень нужен был ей Миронов.

— Ужасные гостиницы, — сказала она. — И во всем подражание Москве. Поезжайте в Прибалтику — там все самобытно, а у нас под одну гребенку. Построили в Москве такие павильоны, — она обвела рукой павильон, в котором они сидели, — пожалуйста, и здесь тенты, мороженое и девицы. — Она кивнула в сторону девиц, на которых поглядывал Леня.

— А чем вам не нравятся эти девушки? — спросила вдруг Лиля.

— Вам они нравятся?

— Очень. Молодые. Очень нравятся.

Медали на груди Натальи Кирилловны звякнули.

— Леня, попросите счет!

— Вы же их не знаете, — кривя губы, продолжала Лиля, — может быть, они совсем не то, что вы думаете! Пьют вино — разве это запрещено? Ведь мы тоже пьем.

— Я предпочитаю девушку с книгой, а не с бутылкой вина, — сказала Наталья Кирилловна.

— А они предпочитают бутылку вина. Кому до этого дело?

Миронов взял у официантки счет.

— Володя, Володя! — Наталья Кирилловна протянула одну руку к счету, другой раскрыла сумочку.

— Вы у меня в гостях, — ответил Миронов, расплачиваясь.

Наталья Кирилловна встала.

Я жду от вас подробного письма, Володя. А еще лучше жду вас в Москве.

Лиля сидела, опустив голову на руки.

— Ты на меня сердишься?

— Что ты, Лиля.

— Я плохо вела себя, извини. Только, знаешь, сидит здесь. А что она видела, что знает? Она в автоматных будках не ночевала, ее, как мышь, не гоняли из угла в угол. Еще смеет осуждать! Любовника содержит, корова! Она порядочная, другие непорядочные!

— Не расстраивайся, — сказал Миронов, — она маленько идиотка.

— Думаешь, я не могла в Москве остаться? Сколько угодно! За меня большие люди хлопотали. Сама не захотела.

— Слушай, она категорична, бестактна. Но она не делает людям подлостей — уже это хорошо. У нас с ней общая работа.

— А я тебе помешала, — печально проговорила Лиля.

— Нисколько. Не она мне нужна, я ей нужен.

— Тебе еще попадет за меня.

— За что это?

— Устроил, встречаешься… Ведь здесь не Москва, всё знают.

— Никогда не говори об этом. Никогда, слышишь!

Она покачала головой.

— Нет, Володя, не принесу я тебе счастья. Ты талантливый, все это говорят, а я тебе только помешаю. Видишь, даже вести себя не умею.

— Мне никто не нужен, кроме тебя, — сказал Миронов.

— Я совсем не такая, как ты думаешь. Ты не знаешь, что я повидала, чего хлебнула, и никогда не узнаешь. Я давно приехала и все не решалась встретиться с тобой. Обстоятельства заставили, не могла никак устроиться на работу. Я не хотела идти на наш завод, но никуда не брали. — Она закрыла лицо руками.

— Не страшно, — сказал Миронов, — справимся.

— Меня посадят, — сказала Лиля, — и тебя, если будешь со мной. Нет, нет, ничего не надо. Ничего не хочу.

— Я люблю тебя, всегда любил, я ждал тебя, — сказал Миронов.

— Ничего не выйдет, Володя, — она вынула платочек, вытерла глаза, — тогда не вышло — и сейчас не выйдет, и ничего ты не знаешь.

— Прошу тебя, успокойся, поговорим в другой раз. Идет?

— Идет, — прошептала Лиля и заплакала опять.

А улица шумела и веселилась — главная улица областного города в солнечный воскресный полдень. Толпы людей растекались по магазинам, кафе, закусочным, и новые толпы вливались в нее из боковых улиц и переулков. За столиками кафе люди пили, ели, смеялись, разговаривали, дети играли в скверике, в воздухе дрожала мелодия песенки. И не верилось, что кому-то нет места, нет выхода, нет надежды.

На следующий день он подошел к ней в цехе.

— Прости меня, Володя, — сказала Лиля.

— Это за что?

— Прости, что я поехала с тобой, я не имела права.

— О чем ты говоришь?

— Я люблю другого человека, — прошептала Лиля.

— Так. — Он видел, что она говорит неправду. — Это тебе не помешает встретиться и поговорить со мной.

— О чем нам говорить?

— Я прошу тебя.

— Ну хорошо, — сухо проговорила Лиля, — завтра.

…Груды соли лежали на берегу. По реке, уже окутанной предвечерним туманом, тянулись баржи с нефтью, с серным колчеданом, лесом, углем.