Лето в Михалувке и Вильгельмувке - [44]
И прокрался орел на небо и, когда ангелы легли спать, клювом и когтями открыл коробку — у него даже клюв искривился и когти изогнулись и стали кровоточить, — схватил жемчужную нитку и скорей на землю. Но то ли он зацепился за звезду, то ли обжегся о солнце — нитка жемчужная порвалась, и жемчужины дождем посыпались вниз.
Одна жемчужина упала в море — и море начало петь, другая упала в лес — и запел лес, и зажурчал ручей, и заговорили горы.
Птицы думали, что это мушки падают, и стали хватать маленькие жемчужинки, и с тех пор птицы поют больше всех.
На пороге дома сидел мальчик и дул в деревянную палочку, в которой он проделал дырки, и вдруг в одну дырку упала жемчужина песни — и дудочка запела. Обрадовался мальчик и в первый раз в жизни воскликнул:
— Ах, как прекрасно!
Самую большую жемчужину поймал орел и спрятал ее в расщелине. Но муки совести не давали ему покоя, а луна, звезды и солнце кричали не умолкая:
— Вор! Украл! Вор!
Орел подарил последнюю жемчужину соловью, а соловей отдал ее ласточке, а ласточка человеку.
Только три дня были ангельские жемчужины на земле, потом они растворились в вечерней мгле и снова взлетели на небо.
Но человек уже научился подражать голосам всех жемчужин: и той, что из моря, и той, что с гор, и той, что из лесов, — потому что такова была сила самой большой жемчужины.
С тех пор орел не летает так высоко, у него кривой клюв и изогнутые когти, соловью можно петь только после захода солнца, ласточке люди разрешают жить в своем доме, а человек владеет песней, которая подражает всем голосам и остается с ним в грусти и в веселье, в работе и в бою.
Следует любить и уважать песню, потому что происхождение ее ангельское; нам даровали ее самоотверженность короля-орла и преданность малых птах.
Господин Б., который учит вас пению, любит пение, и его огорчает, когда вы какие-то грибы ставите выше песни ангелов и короля. Если ему попадается красивая мелодия, он говорит так:
— Жалко отдавать ее мальчикам, испортят.
Потому что песню можно испортить, если ее не уважать, ее можно истрепать, как красивую книгу, порвать, как картинку, которую дали в руки несмышленому дитяте.
Вслушайтесь внимательно в мелодию песни «Я плот из листьев сделаю» — и вы услышите в ней шум весел и плеск воды. В песне «С луком в руке» — услышите эхо гор, и рожков, и выстрелов. А в песне «Эй, звонят колокольчики» — звуки луга, и поля, и леса. А когда вы запоете их в Варшаве, то вспомните колонию, и вам станет весело, будь то в школе во время учебы или вечером после учебы дома.
Мальчики уже доели хлеб с маслом, так что пора было заканчивать.
— Вы не будете убегать с пения?
— Не будем.
— Не будете ругаться во время пения?
— Не будем.
Воспитатель, человек целеустремленный и преисполненный веры в свое красноречие, был очень собой доволен; к несчастью, ночью шел дождь, а известно, что после дождя грибов больше всего, так что на следующий день те, кто посмелее, убежали с веранды в лес, а во время пения то и дело — разве что капельку реже, чем раньше, — раздавалось:
— Господин воспитатель, он не дает петь.
— Господин воспитатель, он щипается.
— Господин воспитатель, он плюется в ухо.
Глава семнадцатая
Обед. — Как стать графом. — Заботы дежурных. — Две мухи в супе.
Поскольку в повести «Лето в Михалувке» я уже рассказывал о горбушках, яичнице, некрасивых и красивых вилках, повторяться не буду.
И здесь, как и в Михалувке, если сам обед не дает интересного материала для беседы, обедающие переходят на посторонние темы:
Что в китайских школах учитель бьет учеников по пяткам, что лучшая оценка — это римская пятерка, что раньше люди были ростом со второй этаж, что у одной женщины в носу рос зуб.
Иногда кто-нибудь загадывает загадку:
— Что это за зверь — с четырьмя ногами и с перьями?
— Человек, — выпаливает кто-то наугад.
— Балда ты, сказал бы лучше «птица», хоть что-то бы совпало.
— Кровать, — угадывает кто-то, и начинается спор: угадал или знал раньше, а ведь у кровати нет перьев, а есть только подушка, и вообще кровать не зверь.
Кто-то хвалится, что знает, когда родились Ян Собеский[24] и Тадеуш Костюшко[25] и как будет по-французски «шляпа» и «спасибо»…
Иногда мальчики меняются едой.
— Дай мне свеклу, а я тебе мясо.
— Все мясо отдашь?
— Ага, сейчас, умник нашелся!
А один мальчик купил у соседа зеленые шишки для маленького брата.
— А за что купил?
— За масло. Он ему разрешил слизать масло со своего хлеба.
— Что, прямо языком?
— Не языком, а пальцем…
Когда в понедельник дают пирог, мальчики считают, сколько муки ушло на тесто для пирога.
Иногда кто-нибудь кому-нибудь нарочно отбивает аппетит: про рис говорит, что это клейстер, или говорит, будто видел, как кухарка делала котлеты из лягушачьего мяса.
— А что?.. Правда же, господин воспитатель, что графы едят лягушек?..
— Сам ешь лягушку, тоже еще граф!
Иногда кто-нибудь кого-нибудь толкнет, миску сбросит, молоко выльет. А однажды Бог покарал Стасека за хитрость — что у него еще полстакана молока, а он уже запросил добавки: стакан перевернулся, и все молоко вылилось…
Бывает, что мальчики чего-то не любят, но все равно нужно следить, чтобы они это съели. Макароны они называют газовыми трубами или канализацией.
