Лето в Михалувке и Вильгельмувке - [33]
Тем, кому такой приговор может показаться слишком суровым, суд напоминает, что истерзанные лягушки очень страдали.
Суд особо подчеркивает, что нельзя смеяться над наказанными во время прохождения ими наказания. Нарушитель будет подвергнут двойному наказанию».
Второе суровое наказание в виде двадцатиминутного стояния на коленях досталось Стасеку, который постоянно опаздывал, никогда не приходил из леса по сигналу трубы и его всегда приходилось искать.
Было только одно дело, которое рассматривал не товарищеский суд, а суд, состоящий из воспитателей.
Несколько мальчиков пошли купаться в реке — это самое большое колонистское преступление.
Только подумайте: родители доверяют ребенка летней колонии, для этого им еще зимой нужно было записаться в конторе Общества летних колоний, потом пройти медицинское обследование, еще и свидетельство о рождении отыскать. Матери пришлось отрываться от хозяйства, бежать в контору на совсем другую улицу; а как она переживала — возьмут или нет, а может, мест не хватит, а может, она зря старается?
Для чего столько забот и хлопот? Чтобы ребенок в деревне поправил свое здоровье.
И вдруг мать получает известие, что ее сын утонул в реке! Такое случилось однажды, около пятнадцати лет назад, с тех пор детям ходить на реку одним строго-настрого запрещено.
Ну и что, что один из мальчиков, которые пошли купаться, плавает так хорошо, что Вислу туда и обратно переплывет? Если сегодня мы ему разрешим, то завтра улизнет какой-нибудь ротозей, там и до беды рукой подать.
И воспитатели написали родителям письма такого содержания:
«Настоящим уведомляем Вас, что Ваш сын самовольно покинул колонию и пошел купаться без воспитателя. Просим сообщить нам, как его за это наказать. Река глубокая, и мы не можем взять на себя ответственность за последствия подобных вылазок.
Воспитатели».
Однако мальчикам пообещали, что письма не будут высланы, если нарушители дадут слово, что до конца смены самовольных походов на речку больше не будет.
Эти письма и сегодня лежат в ящике моего стола: я сохранил их как память о пяти отважных мальчиках, которым хватило храбрости признаться в своем проступке, и потом, хотя река их манила, они сдержали свое слово.
Из них вырастут хорошие люди!
Больше всего гражданских дел — то есть таких, в которых обвинителями выступали сами мальчики, а не воспитатели, — связаны с прозвищами.
Совиньского прозвали Совой, Стахлевского — Стаськой, Франковского — Франком, Ахцыка — Зехциком.
Паера называют Фраером Помпкой, Новаковского — Стариковским; а Дайновского хватают за нос и говорят: «Дай нос, Дайновский».
Янек — «слопал пряник», Фелек — «объелся карамелек», Михневский — Цыган, Гаевский — Гайка, а Омеланчик — «мелет языком».
Не каждый обижается на прозвища.
Бочкевича, например, все зовут Бочаном, Шчепаньского — Разиняком, а кого-то — Пальчиком, Кумой, Бондарем, но они ни капельки не сердятся. А наши короли — Коротышка, Кривоустый, Тонконогий, Смелый — у некоторых прозвища даже вошли в историю![18]
Если кто-то все же не желает быть Чайником, Китайцем, Бабулей, Силачом, Тетей, Слоном или Недотепой, у него есть полное право обратиться в суд. Только на суде будет больше смеха, чем пользы, потому что чаще всего оказывается, что виноваты обе стороны. Каза обозвал Смолярка молокососом, а Смолярек обозвал Казу козой.
Олсевич сказал:
— Ну, Бабуля, получишь ты у меня после обеда.
А Гаевский насыпал Олсевичу кашу в компот. Я не помню ни одного гражданского дела, которое бы не закончилось примирением.
Глава восьмая
Судно «Гроза». — Корабль «Молния» и почетный пассажир. — Строительство «Надежды».
Разрешать или не разрешать мальчикам залезать на деревья? — раздумывали воспитатели. Если разрешить, кто-нибудь может упасть. Если запретить, то будут лазать тайно:
— Стой здесь! Махни, когда увидишь воспитателя.
Караульный машет, мальчик спешно соскакивает с дерева — и тем более может свалиться. Наконец, приятнее разрешать, чем запрещать.
От мучительных сомнений воспитателей избавил Хабельский, построив первый в Вильгельмувке корабль на дереве. Сам Хабельский рассказывал свою историю так:
— Однажды, когда мне было скучно, я встретил Иваницкого и предложил ему поиграть в корабль. Он согласился, мы начали искать наклоненное дерево. Нашли его у горы, рядом с поляной. У дерева два ствола: передний наклонный — это нос корабля, и задний, стоячий, — это мачта, наверху которой находится марс[19]. Между носом и мачтой — палуба, которую образуют толстый сук и множество веток, растущих из обоих стволов. На носу находятся матросы и рулевой. Длинная свисающая вниз ветка — штурвал. Еще один толстый сук, чуть выше, — паровая машина, рядом с ней сидит машинист; палка с разветвлением на конце — клапан, который впускает пар из котла и выпускает отработанный пар.
Судно называлось «Гроза».
Модернизация шла полным ходом. Вверх теперь вела лестница из палок, соединившая палубу с каютой; появился переход между машинным отделением и штурвалом. Во время одной из вылазок вглубь леса нашелся якорь — толстый пень с корнем.
На корабле двое ныряльщиков: как только вниз что-то падает, они тут же прыгают в море.
