Лето в Михалувке и Вильгельмувке - [24]
Кукушка кукует на прощание с пяти часов утра.
«Ку-ку, прощайте, дети, ку-ку, я не умею красиво петь, но прощаюсь с вами, как могу, — коротко и сердечно».
Колонисты уже переоделись в свою одежду, и трудно поверить, что Тырман, Фриденсон, Чарнецкий ходят в длиннополых пиджаках. На маленьком Соболе нарядный костюмчик, и в углах воротника по две золотых звездочки: так его нарядила в дорогу сестра-портниха.
Мальчики чистят башмаки, чтобы не стыдно было показаться на вокзале. Милые, добрые дети, вас тут было так много, и, хотя вы беспрестанно проказничали, никто из вас ни разу не сделал ничего по-настоящему плохого! Как вы трогательны в этой дружной суматохе, которую затеяли, чтобы устроить нам на прощание сюрприз!
— Господин воспитатель, все!
— Господин воспитатель, готово!
Справа, на опушке леса, где мы каждый день прощались с заходящим солнцем, ребята построили нечто вроде большого гнезда из веток, камней и песка, выложили гнездо сосновой хвоей, устлали мхом и убрали цветами.
— Аистово гнездо.
— Не гнездо, а ложа, — говорит один мальчик, который бывал в театре, потому что его отец-токарь как-то получил там работу.
Последний закат.
Солнце уже утратило свои лучи, узкое облачко перерезало солнечный диск на две половины.
— Последний закат, — говорят ребята.
Завтра в это время они уже будут в Варшаве, а там не бывает заката. В сумерки на улицах появляется человек с длинной палкой и зажигает безобразные желтые фонари. Человек переходит с одной стороны улицы на другую, всегда бедно одетый, в черном, и лица его в темноте нельзя разглядеть. Это он превращает в городе день в ночь.
А в Михалувке ясное солнце в пурпурных одеждах гасит день и зажигает ночь. Солнце садится все ниже и ниже, прячется за землю и постепенно исчезает: все меньше и меньше кусочек диска.
— Все, — говорят одни.
— Нет еще, — возражают другие.
И вот уже светятся только маленькие искорки…
В этот последний вечер родилась последняя колонистская сказка о последнем закате — странная сказка без конца…
— А может, не возвращаться в Варшаву? Может, стать парами, взять флажки и с песней отправиться в путь?
— Куда?
— К Солнцу.
Долго придется идти, но разве это плохо? Спать будем в поле, а на жизнь зарабатывать, как сумеем. В одной деревне Гешель сыграет на скрипке — и нам дадут молока, в другой Ойзер расскажет стихотворение или Арон интересную сказку — и нам дадут хлеба. Где-нибудь споем хором или поможем в поле.
Для хромого Вайнрауха мы сделаем тележку из досок и, когда он устанет, повезем его в тележке.
— Мы будем идти долго-долго, будем идти, идти, идти…
— А потом что?
Но тут раздался звонок, сзывающий всех на последний ужин, и сказка осталась без конца…
А утром мы уже были на пути в Варшаву.
Лето в Вильгельмувке
Перевод с польского Виктории Фёдоровой
Очень коротенькое вступление
Недавно я закончил повесть, в которой подробно описана жизнь еврейских мальчиков в Михалувке. Книга понравилась.
Да и как бы могли не понравиться увлекательные приключения целых ста пятидесяти мальчиков в деревне?
Повесть о Вильгельмувке будет, вероятно, еще интереснее.
Во-первых, в Вильгельмувке большой лес, где мальчики собирали ягоды и грибы, а из веток строили шалаши. Из этих шалашей возникли два поселения: Милосна и Лысая Гора.
Во-вторых, рядом с Вильгельмувкой есть колония для девочек — Зофьювка, что привело к некоторым весьма любопытным событиям — таким, например, как нападение на домик Паулинки. В Вильгельмувке тоже сто пятьдесят мальчиков, а среди них, как нетрудно догадаться, немало изрядных сорванцов.
Глава первая
Путешествие. — Скучный рассказ, который не стоит и слушать. — Вот завтра будет весело.
Первая глава «Лета в Михалувке» была посвящена описанию того, как все собрались на вокзале, встали в пары, как родители прощались с детьми, как, наконец, мы двинулись в путь.
Там воспитатель вызывал по тетрадке:
— Фридман, Миллер, Гринбаум, Бромберг!
А здесь:
— Ковальский, Гурский, Франковский, Трелевич!
В остальном все то же самое.
Накануне отъезда мальчики собираются на Свентокшистской: их осматривает врач, сапожник примеряет обувь, парикмахер стрижет тех, у кого слишком длинные волосы.
В день отъезда воспитатели так же ставят их в пары и после звонка разводят по вагонам.
И воспитатель спрашивает:
— Никто не потерял свой мешок? Не высовывайтесь из окон!
А мальчики точно так же устраивают в вагоне у окон толкотню и кричат:
— Подвинься, это мое окно!
— Не толкайся, а то получишь в лоб!
Совсем иначе на обратном пути, когда уже все всех знают. Тогда каждое окно занимает группа друзей, которые будут друг другу уступать:
— Теперь ты немного посмотри, а потом снова я.
И здесь тоже мальчики отдают на хранение почтовые открытки, чтобы потом каждую неделю писать родителям, как они хорошо проводят время; и здесь по дороге происходит много удивительных приключений. Одному уголек попал в глаз; ему велели плевать, чтоб уголек вылетел; когда же это не помогло, воспитатель кончиком носового платка вытащил уголек из глаза и потом выговаривал:
— Вот видишь, а я предупреждал: не надо высовываться из окон! Я знал, что так получится!
Томашевский махал мешком пастушк
