Лето придёт во сне. Часть 1. Приют - [2]

Благодаря Софии Ивановне, мне удалось кое-как разобраться с местом, в котором я оказалась, и с причиной, по которой меня сюда забрали.

– Твои родители, и другие взрослые из вашей деревни, – неторопливо объясняла София Ивановна ровным убаюкивающим голосом, – Вели жизнь неприемлемую для православного человека, жили в дикости, в распутстве, в безбожии. Но что еще хуже – учили этому своих детей. Церковь не может такого допускать. Мы заботимся, прежде всего, о вас.

На мои многочисленные вопросы о родителях, она неизменно отвечала только одно – если я буду слушаться и хорошо себя вести, то обязательно увижусь с ними.

Поэтому, когда встречи с Софией Ивановной закончились, и я зажила по обычному распорядку воспитанницы коррекционного приюта, главная цель, которую я себе поставила – слушаться и хорошо себя вести.

Но, как выяснилось позже, София Ивановна обманула меня. Я больше никогда не видела своих родителей.

Часть первая.

Приют.

Глава первая.

Пчёлка.

Два года спустя.

– Пресвятая Троице, помилуй нас: Господи, очисти грехи наша, Владыко, прости беззакония наша, Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради-и-и! – прогремел батюшка Афанасий и пришлось послушно подхватить:

– Господи помилуй, господи помилуй, господи пом-и-и-илуй!

Мы, двадцать две девочки одиннадцати лет, в одинаковых длинных сарафанах, в одинаковых платках, завязанных под подбородками, стояли в церкви коррекционного приюта. Шла воскресная служба. Шла она уже долго, и мы устали опускаться на колени, снова подниматься, бить поясные поклоны, бить земные поклоны, креститься, и петь бесконечные «аминь».

Чтобы хоть как-то развлечься, я украдкой поглядывала на своих одногруппниц. По лицам было отлично видно, кто молится от души, а кто, как я, ждет не дождется конца службы. Вон Полина Заярова, не отрывает от батюшки глаз, на которых блестят слезы. Её привезли после того, как родители-алкоголики умерли в один день, чем-то отравившись во время очередного запоя. И Полина задалась целью отмолить их грех. А вот Ярина Донаева, моя соседка по дортуару и лучшая подруга. Она стоит рядом, и я прекрасно слышу, что во время всеобщего «Ами-и-инь!», Яринка не издает ни звука, а просто открывает рот. Жаль, что у меня так не получится – я одна из трёх девочек, которые несколько раз во время службы должны петь соло. Голос мой, кое-кому показался для этого подходящим. Не очень-то мне хотелось петь на службах, но я соблюдала главное правило моей нынешней жизни – слушаться и хорошо себя вести.

– Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу! – батюшка Афанасий добавил децибел, и мы синхронно опустившись на колени, склонили головы.

– Пресвятая Троице, помилуй нас. Господи, очисти грехи наша, Владыка, прости беззакония наша, Святый, посети и исцели немощи наша, имени Твоего ради-и-и!

Настала моя очередь. Я набрала в грудь воздуха и затянула:

– Господи помилуй, господи помилуй, господи пом-и-и-и-илуй!

Краем глаза я видела, как Яринка удивленно покосилась на меня, а батюшка, на миг замерев, словно в наслаждении прикрыл веки. Ну, еще бы! Вчера я умудрилась свалиться с дерева и разбить коленки, а стоять разбитыми коленками на жестких половицах, то ещё удовольствие. Так что трогательная дрожь в моем голосе на этот раз была совершенно искренней. Одно радовало – до конца службы оставалось совсем немного.

После того как мы гуськом покинули церковь, и, развернувшись на крыльце, опять крестились и кланялись (я при этом незаметно потирала коленки под сарафаном), Яринка дернула меня за рукав и хихикнула:

– Ну и скулила же ты на службе. Никак божья благодать снизошла?

– Тебе бы такую благодать, – огрызнулась я, и сбавила шаг. Кажется, коросты на коленках все-таки стерлись об пол, и кожа стала липкой от крови. Яринка посмотрела на мое перекошенное лицо, и сочувственно спросила:

– Больно? А почему к Марье не пошла?

Марья, пожилая и добродушная женщина с громким голосом и заразительным смехом, была нашей дежурной медсестрой.

– Ага, чтобы она рассказала Агафье, как я по деревьям скачу?

Агафья, полная противоположность Марье, высокая, прямая, похожая на сухую палку, вдруг научившуюся ходить – воспитательница нашей группы.

– Чего тебя на дерево-то понесло?

– Да так, – после недолго раздумья ответила я, – По тайге соскучилась.

Яринка примолкла. А я подавила легкие угрызения совести за то, что солгала лучшей подруге. Нет, по тайге я, конечно, очень скучала, но на дерево полезла не за этим.

Церковь осталась позади, и я позволила себе стянуть с головы платок. Яринка сделала это ещё раньше, и теперь её ярко-рыжие волосы блестели на солнце.

Мы прошли мимо стадиона, где гоняли мяч мальчишки. Я посмотрела на них с привычной завистью – нам, девочкам, такие игры запрещались. Будущей жене и матери не нужно быть сильной и спортивной, на то у неё будет муж. Женщине же положено быть слабой и кроткой, потому что именно в этом заключается истинная женская сила. По крайней мере, так говорила наша Агафья.

Я не могла с ней согласиться, потому что росла там, где сила (общая, а не какая-то женская) нужна всем. Тайга не спросит твой пол, когда ты окажешься с ней один на один. В нашей деревне охотниками были как мужчины, так и женщины. Работать на огороде и со скотиной, строить избы, колоть дрова, удить рыбу, свежевать добычу и выделывать шкуры, шить, готовить, – умели все. И детей учили всему, не разделяя на мальчиков и девочек. Потому что девочка не умеющая добыть себе еду и разжечь костер без спичек, погибнет, оставшись одна. И мальчик не умеющий приготовить добытое, и сшить себе из шкур теплую одежду, погибнет тоже.