Лето потерянных писем - [80]

Ной, Ной, Ной, Ной.

Приняв душ и надев сиреневый сарафан, я устроилась в своей спальне, которой так и не воспользовалась, и позвонила маме, чтобы быстренько сообщить ей новости.

– В одной из записей упоминалась бабуля! – рассказала я. – Женщина утверждала, что бабушка жила в соседнем городе, а сама она из Гамбурга, что на севере Германии.

– Правда? А что еще она рассказывала?

Предположив, что она может об этом спросить, я записала слова Эльзы Фридхофф и теперь зачитывала их маме.

– Я подумала, раз уж мы сузили круг поисков до одного региона, то я могу перепроверить в переписи тридцатых годов имена бабушкиных родителей. Вдруг нам удастся их найти?

От изумления у мамы вырвался смешок.

– Неплохая мысль.

– Но я понятия не имею, где найти переписи.

– Может, помогут генеалогические сайты. Как у вас с Ноем?

Я бросила взгляд на вторую спальню.

– Хорошо.

– Он сейчас там?

– Да.

– Чем занимались вчера вечером?

Ничем!

– Сходили в дендрарий, потом поужинали. – Слава богу, что я ей позвонила, а не устроила сеанс по скайпу, а то мама лицезрела бы мое красное лицо.

Когда мы с мамой закончили разговор, Ной направился в душ. Я погуглила немецкие переписи населения и, к своему удивлению, нашла много полезной информации. Однако никаких поисковых систем не было – результаты переписи из разных городов можно было загрузить только платно. Я добавила странички в закладки на потом.

Потом я поискала Хольцман-Хаус, куда, по словам Эльзы Фридхофф, их с бабушкой определило Еврейское общество, главная организация по помощи детям из Европы. Как и Еврейское общество, Хольцман-Хаус была частной организацией по оказанию помощи беженцам. Она предоставляла еврейским детям временное содержание.

Возможно, именно они сообщили бабушке о смерти ее родителей, а это означало, что у них могла остаться какая-то информация о них или, возможно, о самом переезде бабушки, включая данные о ее семье.

Хольцман-Хаус больше не существовала, но их записи передали другой еврейской общественной организации. Как и многие другие организации, с которыми я уже пообщалась, у них не оказалось оцифрованных записей, и они предложили мне приехать в Нью-Йорк, чтобы лично поискать в архивах. Но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Я отправила им письмо по электронной почте, радуясь, что у меня появилась настоящая информация, которой можно поделиться: «Моя бабушка, Рут Голдман, прибыла на пароходе «Бабетт» в 1939 году. Несколько недель она провела в Хольцман-Хаус. Есть ли в ваших документах какие-нибудь сведения о ней?»

Ной вышел из душа с взъерошенными волосами и сонным выражением лица. Низко на бедрах у него висело полотенце.

– Доброе утро.

– Доброе утро. – Я неожиданно смутилась, словно не мы полночи прижимались друг к другу.

Он налил себе стакан воды.

– Ты разговаривала по телефону?

– Да, с мамой.

Он выпил полстакана и посмотрел на меня.

– Ты в порядке?

– Из-за звонка? – несколько недоумевая, уточнила я.

– Нет, я про… – Ной впервые мямлил. – Я хотел уточнить по поводу вчерашнего. Убедиться, что мы не слишком поторопились.

Мне не удалось сдержать проворную улыбку.

– Нет, мы не поторопились.

– Хорошо. – Ной подошел и смачно поцеловал меня в губы, а потом улыбнулся так, что у меня растаяло сердце. – Потому что я считаю, что вечер вышел отличным.

Этот парень меня прикончит.

– Как насчет завтрака? – спросил он. – Я умираю от голода.

Мы пошли в кафе неподалеку, где подавали сэндвичи, названные в честь улиц и школ. На завтрак мы заказали буррито, Ной выбрал кофе, а я добавила печенье. Каждому – свое. Потом мы поехали на такси в центр города и оставшийся день гуляли по общественным паркам, которые, как сообщил Ной, были старейшими в нашей стране. Потом мы отправились к поезду, с поезда пересели на паром, а паром отвез нас на Нантакет.

Было странно возвращаться на остров после того, как мы отсутствовали целую ночь. Возвращаться туда, где ты проводил каникулы, после того, как отдых заканчивался, вообще странно. Да и атмосфера в Бостоне совершенно отличалась от духа Нантакета. И я уже не говорю о случившемся между мной и Ноем. Я нервничала, пока мы шли по темным знакомым улицам к дому миссис Хендерсон. Что будет теперь? Бостон казался сказкой, а на Нантакет, как бы странно это ни прозвучало, вернется обычная жизнь? В городе у нас была своя атмосфера. А здесь?

Ной проводил меня до двери, и мы застыли на ступенях. Он поправил на плече ремешок спортивной сумки.

– Скоро увидимся.

Верно. Потому что мы прощаемся.

– Я сообщу тебе, если в архивах окажется какая-нибудь информация.

– Хорошо.

– Хорошо.

Мы продолжили стоять на месте. А потом Ной положил ладонь на мою щеку и нежно и легонько, как перышко, коснулся губами моих губ. Волнующее напряжение тут же развеялось.

– Тогда до встречи.

– До встречи. – Я заскочила в дом и прислонилась к закрытой двери. Я широко улыбнулась, глядя в потолок и не в силах задушить удовольствие от проведенных вместе выходных. Я целовалась с Ноем Барбанелом! И вообще-то даже активно с ним обнималась. Я подавила радостный возглас.

В доме было темно, но сквозь окна проникал лунный свет. Я пританцовывала, поднимаясь наверх, и молча вошла в свою комнату, где уже спала Джейн. Я счастливо и мечтательно опустилась на кровать, как кленовое семечко, летящее вниз на землю. И уснула, думая о Ное.