Лето потерянных писем - [77]

– Здесь более трех с половиной миллионов книг, – сообщила она. – И пять миль стеллажей.

Я явно не единственная, кто одержим книгами и библиотеками.

Она помогла нам настроить прослушивающие устройства и нашла две аудиозаписи людей, которые плыли с бабушкой на одном корабле.

– Сообщите, если что-нибудь узнаете, – попросила она. – Надеюсь, ваши поиски увенчаются успехом.

Она ушла, и мы с Ноем надели наушники и переглянулись. Ной кивнул.

– Начнем. – И мы нажали кнопку проигрывания.

В какой-то момент, во время прослушивания, Ной взял меня за руку. Я посмотрела на него и увидела, что он смотрит в потолок и рассеяно водит большим пальцем по моей ладошке.

Полагаю, в этом-то весь Ной. Мне нет необходимости все ему объяснять. Не нужно было говорить ему, что в эту минуту мне хотелось бы, чтобы он взял меня за руку. Не нужно объяснять свои чувства, потому что он испытывал те же эмоции.

Через два часа своего жизнеописания Майкл Сальтцман начал рассказывать про путешествие из Парижа в Нью-Йорк. Я оживилась, но он тут же закончил излагать, ничего не упомянув про бабушку. Вместо этого я услышала, как его разлучили со старшим братом и отправили к дальней родне в Калифорнию, в семье которых никто не говорил по-немецки, а он не говорил по-английски. Однако ему понравились пальмы.

Через двадцать минут Ной резко поднял голову.

– По-моему, я кое-что нашел.

– Правда? – Я поставила запись Майкла на паузу. – Что?

– Вот. – Он отмотал запись, и мы оба вставили по наушнику. – Готова?

Я кивнула, и в ухе раздался теплый скрипучий голос с резким немецким акцентом.

«В парижской церкви ко мне примкнула девочка по имени Рут. Ей было четыре года, и она жила в соседнем городе. Она была тихоней и очень внимательно за мной наблюдала. Думаю, она безумно скучала по своим родителям и, наверное, ожидала, что остальные тоже ее бросят. Тогда я впервые поняла, что обязана быть сильной ради других. Я обязана о ней позаботиться, потому что у нее никого не осталось, а я была старше и могла сойти за взрослую. Мы вместе оказались на пароходе «Бабетт», который за неделю доставил нас из Парижа в Нью-Йорк. У некоторых взрослых началась ужасная морская болезнь, но мы были здоровы. Это было чудесное время. Я никогда не плавала на корабле. Это почти напоминало отпуск.

«Немецкая еврейская помощь детям» определила меня, Рут и нескольких детей в Хольцман-Хаус в Нью-Йорке в ожидании семей, готовых нас принять. Мы провели вместе несколько недель, но я не помню, что случилось с девочкой. Наверное, ее забрала семья, но зато помню, что она тенью ходила за мной, а потом вдруг пропала. Помню, я подумала: «Ты не научишься расставаться с людьми, пока не окажется слишком поздно».

В общем и целом, в Хольцман-Хаус оказалось не так плохо, хотя он был забит людьми. Мне было пятнадцать, семьи не горели желанием меня забирать, а я хотела найти работу и жить самостоятельно…»

Мы послушали еще несколько минут, но женщина больше не упомянула бабушку. Я поставила на паузу и посмотрела на Ноя вытаращенными глазами. Меня потряхивало от волнения.

– А ведь я сомневалась, что мы что-нибудь найдем.

– Но это она. Она ведь, верно?

– Должна быть. Рут. «Бабетт». Четыре года. – Я покачала головой. – Представить не могу, как о себе-то позаботиться, а тут маленький ребенок. А ее размышления о том, что это напоминало отпуск?

– Дети выносливы. Да и, наверное, это действительно казалось им отпуском в сравнении с тем, что они уже пережили.

– Ты прав. – Я вздохнула. – Ладно. Итак. Что это может быть за «соседний город»?

– Вначале она назвала, откуда она родом. Давай отмотаем.

Женщина по имени Эльза Фридхофф приехала из Гамбурга. Мы открыли карту на моем телефоне и стали внимательно ее изучать. Гамбург располагался северо-западнее Берлина, недалеко от Дании. Это был портовый город на пересечении трех рек. Вокруг него на карте находилось множество небольших городков, многие из них прибрежные: Бремен, Люнебург, Шверин, Любек, Куксхафен.

– Это уже начало.

– Однозначно.

Мы вышли из библиотеки вечером, но солнце еще находилось в зените, а небо было голубым. Во дворе туристы, стоя на ступенях библиотеки, делали фотографии, а в тени высоких деревьев лежали студенты. Мы прошли через арку одной из окружавшей колледж стен и снова оказались на шумной площади. Легонько раскачивая руками, иногда мы касались друг друга, переходя последнюю улицу на набережную с лодочной станцией и дорожками, расходящимися в разных направлениях. Мы пошли направо, мимо высокого камыша, растущего вдоль берега, и вразвалочку гуляющих гусей.

Через реку Чарльз перекинулся небольшой пешеходный мостик, и мы поднялись на середину, разглядывая все вокруг. Вдоль воды шли длинные берега с пышной растительностью, а к небу вздымались яркие своды роз. Ной прислонился к широким каменным перилам.

– Отец каждую осень возил нас сюда смотреть парусные гонки. Он участвовал за Гарвард.

– Выходит, ты преемник традиций?

Ной угрюмо улыбнулся.

– Да.

– Но он же не рассчитывает, что ты будешь участвовать в соревнованиях по гребле?

От этого вопроса на его лице появилось насмешливое выражение.

– В точку.