Лето потерянных писем - [57]

– Ной! – Она встала из-за стола, доверху заваленного книгами, и подошла его обнять. Она была высокой и худощавой, а вокруг лысой головы был повязан симпатичный фиолетовый шарф. Положив руки ему на плечи, она наклонилась, чтобы получше его рассмотреть.

– Ты так вырос!

Щеки Ноя порозовели, и я прикусила губу, чтобы сдержать улыбку.

– Твоя бабушка сказала, что в следующем году ты будешь учиться в Гарварде.

– Да.

– Так замечательно! А будешь работать в дендрариуме?

– На самом деле я изучаю экономику, не ботанику.

– О! – в ее голосе послышалось удивление. – Ну что ж, весьма полезно! – Она повернулась с улыбкой ко мне и доверительно понизила голос: – Я изучала театральное искусство. Не самая перспективная профессия.

– А я подумываю об истории, – призналась я, что меня удивило, поскольку я почти всегда старалась не обсуждать со взрослыми колледж. – Меня зовут Эбигейл.

– Да, конечно, садитесь. Тебя интересует прошлое твоей бабушки?

– Да. – Мы сели в два одинаковых кресла напротив нее. – Она приехала из Германии в тысяча девятьсот тридцать девятом. Ей было всего четыре года, поэтому она мало помнила свою семью…

Рабби задумчиво кивала, пока мы посвящали ее в курс дела. Когда мы закончили, она прижала кончики пальцев друг к другу, расставив ладони.

– Хорошо. Интересно. У меня есть догадка, где вам стоит поискать информацию. Вы слышали что-нибудь о Киндертранспорте?

Единственный известный мне киндер – это киндер-сюрприз. Я покачала головой, Ной тоже.

– Хрустальная ночь?

На этот раз мы оба кивнули. Я узнала о Хрустальной ночи на уроке истории, где нам сухо и бесстрастно рассказали об этом событии, словно это был еще один параграф, который нужно выучить. Возможно, для большинства так и было. В тысяча девятьсот тридцать восьмом году произошла Хрустальная ночь, или Ночь разбитых витрин: по всей Германии и на прилегающих территориях убивали и арестовывали евреев. Их предприятия были уничтожены, разрушили почти триста синагог.

Бабушка никогда напрямую не говорила, что ее выслали из Германии из-за Хрустальной ночи, но даты совпадали.

– Хрустальная ночь вынудила международное сообщество собраться и обратить на случившееся внимание. Многое можно скрыть, но только не зверские убийства. Евреи, квакеры и британские лидеры обратились к премьер-министру с просьбой разрешить Англии принять еврейских детей и подростков. На следующий день был подготовлен законопроект. Его быстро одобрил парламент, и через три недели после Хрустальной ночи в Великобританию прибыла первая группа детей из Германии. В общей сложности из Европы в Англию приехали десять тысяч детей в возрасте до семнадцати лет.

– Выходит, мы тоже это сделали? – спросил Ной. – Приняли детей?

Она усмехнулась.

– Не совсем так. Американцы попытались продвинуть подобный законопроект как в Англии, но его отклонили.

Ого.

– Почему?

– Многие считали, что беженцы не их проблема. Они были евреями. В Штатах их и так хватало, а нацистов считали проблемой Европы. Однако некоторые отказались сидеть сложа руки. Эти люди начали неофициальную программу американского Киндертранспорта, в частном порядке привозя детей в Штаты. Они устраивали детей в приемные семьи, с которыми они жили до исполнения двадцати одного года. Эти простые граждане спасли больше тысячи детей, так операцию и окрестили – «Тысяча детей».

Тысяча детей. Огромное число, хотя не такое большое, как десять тысяч. И все же тысячу детей спасли без вмешательства правительства. Тысяча жизней была спасена действиями обычных людей.

– Думаю, я познакомлю тебя с моей подругой, доктором современной еврейской истории, – сказала рабби. – Она попробует выяснить, была ли твоя бабушка в той группе детей.

– Да, пожалуйста, – ответила я. – Спасибо огромное.

– Отлично. – Она взглянула на часы. – Уже пора начинать. Вы останетесь на службу? – Она увидела наши лица и засмеялась. – Вы не обязаны.

Я уже открыла рот, но Ной пнул меня под столом.

– Думаю, мы пойдем. Большое спасибо, что встретились с нами.

– Не за что. Приходите в любое время. Приятно познакомиться, Эбби.

Мы вышли, и я глянула на Ноя, пока мы шли по коридорам.

– Так что это за дендрарий?[10]

– Это парк в Бостоне.

– Э… древесный парк?

Ной изогнул губы.

– Ну, ты не ошиблась.

– Суффикс «рарий» его выдал, – пошутила я. – Какой затасканный синоним для парка. Ведь люди постоянно бегают по кругу и приговаривают: «Мистер Рарий, не паркуйте машину в Гарвардском дворе», – добавила я, изображая наш знаменитый массачусетский акцент.

– Ты смешная, – рассмеявшись, сказал Ной и открыл дверь. Он покачал головой, а я широко ему улыбнулась, разволновавшись от своей ужасной шутки.

Ной резко замер.

– Что? – Я повернулась в том же направлении и увидела, как прямо к нам идут его родители. И тоже остолбенела, как олень в свете фар. – О нет.

– Эбигейл! – остановилась рядом с нами мама Ноя. – Как я рада снова тебя встретить. И Ной. Такая неожиданность. Что вы тут делаете?

– Эбигейл переживала о моем здоровье.

Его мама нервно улыбнулась.

– Он шутит, – быстро вмешалась я. – Мы… – Упс. На самом деле не очень-то хотелось упоминать мою бабушку. – Просто заскочили на минутку.