Лето на улице Пророков - [55]

— Входите, пожалуйста, сударыня!

— Лицо у вас, сударь, не то что прежде, — сказала фермерша, и сердце Гавриэля упало при мысли о том, что эта старуха подглядывала сквозь замочную скважину и видела, как он корежится и бьется головой об пол. — Щеки у сударя розовые и глаза сверкают и светятся в восторге, как у того, кому было ночное видение. Не святая ли Анна то была во всем ее блеске?

— Нет-нет, — сказал Гавриэль, дивясь обманчивости выражения собственного лица и радуясь ей, спасшей его от копаний старухи в его сердечных язвах. — Нет, это был только старый, разбитый еврей, спятивший плотник.

— В точности то, что я и говорила! — с победным ликованием воскликнула фермерша. — Ведь то был святой Иосиф собственной персоной, вот кто вам явился, сударь, в видении. Да будет вам известно, что лишь немногие удостаиваются чести лицезреть пресветлый лик святого Иосифа, открывающийся только добросердечным, и явление его очищает сердце. И была уж история с волшебником Мерлином, что был муж добросердечный и праведный, как никто другой, посему неудивительно, что святой Иосиф явился ему во сне и открыл ему, где находится ларчик и что с ним происходило с тех пор, как исчез он из церкви Святой Анны. Если и есть чему удивляться, так это тому, что Мерлин был не кто иной, как брат Красавицы Мадлен, из любви к Сатане укравшей просфору из церкви, и что святой Иосиф явился ему во сне после того, как Мадлен попала в плен к Сатане. Волшебник Мерлин схоронил в сердце своем все, что святой Иосиф показал ему в видении, и не только никому не открыл ничегошеньки, но и сам не стал доставать ларчик из его тайника. Всех герцогов и баронов, королевских посланцев оставил ни с чем, ушел от людей и уединился в Броселианском лесу, раскинувшемся в те дни от крепостного холма и дальше, насколько глаз хватает, до реки Одетт, а нынче остались от него только эти одинокие древние дубы, которые вы видите за окном. Когда углубился волшебник Мерлин в чащу леса, открылась ему там Вивиан-лесовица, и он открылся ей, и взаимнооткрывшимся целокупно открылась им любовь. В великой тревоге, как бы не потерять ей волшебника Мерлина, начертила Вивиан вокруг него круг корнем дуба. Захоти он, без труда мог бы вырваться из того круга волшебник Мерлин, но был он ему рад, да только и мечтал, что оставаться внутри. И больше уже не вышел волшебник Мерлин из дубового леса, хотя король благой, милосердный, с Богом в сердце сидел на троне в земле Французской в те дни — король, известный в народе под именем Людовика Святого. Деяния Людовика Святого, верно, ученый господин знает, и не мне вас учить, но прекрасные деяния человека, а особенно короля, достойны того, чтоб мы о них рассказывали во всякое время, и уж тем более в такое подходящее, когда на вашем лице отблеск сияющего лика святого Иосифа, что явился вам в видении. А почему отличаю я от прочих добрых поступков добрые деяния короля? Потому что королю труднее, чем любому другому человеку на свете, совершать добрые деяния, ведь у него в руках больше, чем у всякого другого, возможностей воплощать свои дурные склонности. А этот король отдал все свое богатство, богатство своей страны и своего народа за святые реликвии Христа Спасителя. Доски креста, что нес Иисус на спине, венец терновый, что надели на его голову, да губка с уксусом, что поднесли к его устам, — все эти реликвии, хранящие искры Духа Святого, ибо касались тела Господня, служившего для Духа Святого сосудом, находились в руках венецианских менял, и благочестивый король выкупил их. А как попали эти святые реликвии, освященные прикосновением и прикосновением освящающие, в руки богатеев из Венеции? А дело было вот как: в те дни крестоносцы, отправлявшиеся в Святую Землю, прибыли заместо нее в страну Византию и вместо того, чтобы отвоевать Гроб Господень у мусульман, отбили Константинополь у своих братьев, византийских христиан, и стали в нем править. Когда же усилились враги их со всех сторон, стали они нуждаться в деньгах на ведение войн с врагами. Но не было в их руках денег на ведение войн, и потому обратились они к венецианским менялам с просьбой о большой ссуде. Венецианские менялы не соглашались предоставить им ссуду иначе, как под самый дорогой залог. А какие сокровища дороже всего во всякой христианской земле? Дело ясное — те святые реликвии, что хранились в большом соборе в Константинополе. Отдали крестоносцы святые реликвии в залог венецианским менялам, чтоб получить от них деньги и пустить те деньги на войну, а выкупить не смогли. Обратились крестоносцы в беде своей к королю французскому. Понял благочестивый король, что в руки ему идет великое деяние во славу Господа, и, чтобы не упустить его, тут же засучил рукава. Собрал все богатство Франции и отдал его венецианским менялам как выкуп за доски креста, венец терновый и губку с уксусом, а когда прибыли реликвии те в землю Французскую, вышел встречать их в рубище, босой и смиренный. Святую капеллу, что на острове Сен-Луи в сердце Парижа, выстроил он специально, чтоб поместить в ней святые реликвии. И все те годы волшебник Мерлин скрывался в магическом круге посреди Броселианского леса, и местонахождение ларца — и взаправду творения рук святого Иосифа, где и взаправду хранилась доподлинная прядь волос из волос Пречистой Девы Марии, осталось схороненным в сердце его, под замком языка его.