Лето Мари-Лу - [59]

— Заметно!

— О чем это ты?! — кричит Бритт. Она поднимает толстую кисточку, с которой капает холодный асфальт. Несколько капель падают Мари-Лу на колени.

— Что ты делаешь, чертова свиноматка? — кричит Мари-Лу. Она хочет пнуть левой ногой ногу Бритт, промахивается, но зато попадает по банке с жидким асфальтом. Банка опрокидывается с дребезжащим звуком. Тягучая жидкость растекается по птичьему двору.

— Проклятая девчонка! — вопит Бритт.

— Прекратите сейчас же! — кричу я.

Но это не помогает. Они не видят и не слышат меня. Я боюсь, вдруг что-нибудь случится. Вдруг они подерутся. Не осознавая, что делаю, я опускаю руку в корзину.

— Прекратите ссориться! — кричу я и бросаю яйцо.

Яйцо попадает в стену автофургона. Оно разбивается со шлепком, и его содержимое разлетается во все стороны. Мари-Лу и Бритт вообще ничего не замечают.

Бритт наклоняется и поднимает банку. Ее руки перемазаны в черной жидкости. Одной рукой она хватается за подлокотник коляски и трясет ее изо всех сил. Мари-Лу бросает из стороны в сторону. Она чуть не вылетает из коляски и машет руками, чтобы оттолкнуть Бритт.

— Отпусти, чертова баба!

Но Бритт не собирается ее отпускать. Мари-Лу наклоняется и кусает ее за руку.

— Ай! — взвизгивает Бритт и отпускает руку.

Я достаю еще одно яйцо. В этот раз я старательно прицеливаюсь. Яйцо попадает в десятку — в рыжую голову Бритт.

Бритт резко оборачивается и сверлит меня взглядом. Желток стекает по ее затылку и шее. В моей руке уже новое яйцо.

— Отстань от нее, Бритт! — кричу я. — Хватит!

* * *

Интересно, а где сейчас мой папа? Давно пора выпустить на арену великого дипломата. Тут я вижу, что он выходит из туалета. Вот, значит, где он сидел и пережидал бурю! И теперь он неторопливо идет с газетой под мышкой и спрашивает, что произошло. «Ну папа, ну молодец!» — говорю про себя я.

Я уверен, что он слышал каждое слово, сидя на унитазе, но сейчас у него вид святой невинности, он готов всем помочь, утешить и перевязать раны. Не хватает только флага с красным крестом.

Ради приличия я посвящаю его в детали. Тогда он торопится на птичий двор и охает, глядя на заляпанные подлокотники инвалидного кресла. Вытирает их газетой. Качает головой над черными пятнами на одежде Мари-Лу. Помогает убрать скорлупу из волос Бритт. Разговаривает с обеими успокаивающим тоном.

Я сижу во дворе и наблюдаю на расстоянии. Мимо меня неторопливо прохаживаются Сив и Рут. У них появился шанс провести день на свободе. Они останавливаются и что-то кудахчут, словно торопливо высказывают свою точку зрения по поводу произошедшего.

— Худшее уже позади, — говорю я.

* * *

Бритт быстро успокаивается. На самом деле она не злопамятная. Да, она может пошуметь, потому что по природе импульсивна, и часто ведет себя глупо. Но она быстро раскаивается. Она знает, что может зайти слишком далеко. Скорее всего, жизнь уже преподала ей этот урок.

И вот теперь она просит прощения у Мари-Лу. Сидит на корточках перед ней и держит в руках ее руку. Мне кажется, ей лучше всего вообще уйти. Оставить Мари-Лу в покое.

Мари-Лу очень расстроена. Долгое время она сидит и тихо плачет. Затем вдруг начинает реветь во весь голос, и мы с папой срываемся со своих мест, отправляем Бритт подальше, а сами садимся рядом с Мари-Лу. Я думаю, она проплакала почти час, прежде чем наконец успокоилась.

Тогда папа идет к Бритт, и мне становится интересно, как он собирается улаживать с ней эту проблему.

— Я хочу домой, — говорит Мари-Лу.

Наверное, она права. Нам с Мари-Лу действительно лучше всего вернуться в Стокгольм. Как только эта мысль приходит мне в голову, я чувствую, что и правда соскучился по городской жизни. До начала занятий осталось меньше недели, и многие мои друзья уже наверняка вернулись. Можно было бы вместе сходить на стадион Сёдер и посмотреть на игру клуба «Хаммарбю».

Или сводить Мари-Лу в парк аттракционов? Хотя нет, в этом я не совсем уверен. Лучше всего сходить в Национальный музей. Там есть картины, которые я хочу показать ей.

И все-таки я чувствую, что не хочу уезжать. Не сейчас. И не так. Это лето заслуживает лучшего конца.

— Давай немного подождем с отъездом, — предлагаю я. Папа и Бритт выходят из дома, и я понимаю, что мирные переговоры завершены. Они присаживаются около нас.

— Мы с Бритт возвращаемся в город завтра утром, — говорит папа. — Все равно мне нужно работать в воскресенье. Я приеду за вами в пятницу и отвезу домой.

— Что скажешь, Мари-Лу? — спрашиваю я.

Она задумывается и кивает.

— Прекрасно, пап, — говорю я.

— В выходные будет дождь, — говорит Бритт.

* * *

Когда мы остаемся снова одни, не знаем, чем заняться. Мы долго стоим у калитки и слушаем, как постепенно вдали замирает гул мотора. Папа и Бритт уехали. До нас снова доносится лишь спокойное дыхание леса, и я с облегчением вздыхаю. Все снова как обычно. Мари-Лу и я.

— Что будем делать? — спрашиваю я.

— Не знаю, — отвечает она.

Я понимаю по ее тону, что все не так, как обычно. Но притворяюсь, что не замечаю этого. Мне так хочется, чтобы последние дни каникул запомнились нам чем-нибудь особенным. Чтобы все стало как прежде.

— Может, искупаемся? — предлагаю я. — Давненько я не плавал. А вдруг я разучился? Вдруг у меня здесь не получится?