Лето любви и смерти - [8]

– Само собой.

– И что?

– Вроде принял к сведению… скотина толстопузая!

– Наконец, имеется еще один очень занятный подвариантик. Отношения Владика и Ксюши могли быть не только деликатного свойства, но и вполне деловыми. А это означает…

Закончить фразу Корольку не дают.

– Привет, – раздается над моей головой.

Господи, Мика, бывший мой дружок! Толстощекий, вовсю излучающий здоровый гедонизм, в беленькой рубашечке с короткими рукавами и бежевых летних штанишках.

– Разрешите. – Со своей очаровательной бесцеремонностью, сражающей женщин наповал, Мика присаживается на стул и обращается ко мне, ничуть не смущаясь присутствием посторонних: – А ты похорошела.

У него бархатистый баритон, которым он играет, как опереточный актер. Отлично понимаю, что Мика бессовестно врет, но почему-то приятно.

– А как на личном фронте? Без перемен? – с шаловливостью записного волокиты Мика ведет небрежно-любезный разговор, точно чертит по лекалу.

– Гнием помаленьку. Лучше поведай о себе.

– А, ничего интересного, – как котик, отмахивается пухленькой лапкой Мика. – Менеджерствую. Бабки капают. Причем недурные.

– Что ж это у тебя за работенка такая лакомая? – вклинивается Королек, фамильярно обращаясь к Мике на «ты». Кажется, мой старый знакомый ему не слишком симпатичен. – Может, и я смогу пристроиться?

– Секрет, – уклоняется от ответа Мика.

– Не женился? – это уже я.

– В поиске.

– Кто сегодня разделяет твою неугомонную жизнь и постель? Как всегда – дама бальзаковского возраста, соскучившаяся по мужской ласке?

В сладких Микиных глазках горький укор.

– Да будет тебе известно, Натали, я – скорая психологическая помощь. Неотложка. Согреваю женские души, озябшие на беспощадном ветру, – эти слова Мика адресует вылупившейся на него Нинке, безошибочно угадав в ней именно такую душу.

– Насвистывай свои сказки другим. Просто с нашим братом – одинокой бабой – легче иметь дело. Много не требуем, за малое благодарны.

– А ты стала жестче, – Мика озадачено вглядывается в меня, как в сфинкса, загадку которого ему необходимо разгадать. – И самостоятельнее. Мужское влияние. Не угадал?

– Жизнь просветила.

Как будто ниоткуда колокольчиками вызванивается мотивчик попсового шлягера. Мика достает из кармана мобильник и мурлычет многообещающе-игриво:

– Да-а-а?

И тут же выражение его подвижной, как у клоуна, круглой физиономии резко меняется. Даже не страх – ужас расширяет глаза Мики.

– Извините, господа, дела, – бормочет он торопливо, срывается с места и уносится, не забыв напоследок сделать ручкой.

– Однако, – комментирует Королек…

Поужинав, вываливаемся в нескончаемый вечер. От возбуждения Нинка трещит, не переставая. Но Королек тут же охлаждает ее пламенный азарт.

– Скорых результатов не жди. Дело очень даже непростое. Казалось бы, ясно как божий день. У твоего муженька «крышей» были «заборские». Они его, похоже, и кончили. А теперь представь, что я на этих ребятишек вышел. Дальше – что? Это крутой орешек из киношного боевичка может заглянуть к бандюганам на огонек, вышибить ногой дверь, сплюнуть и процедить сквозь зубки: «Кто из вас, паскуды, Владика замочил?» Да если я только пальчиком трону верхушку «заборских», меня немедленно из ментуры попрут. Потому как среди наших наверняка имеются засланные казачки, причем не рядовые менты. И это в лучшем случае. А в худшем – и пальчик напрочь оттяпают, и башку. Так что действовать придется крайне осторожно.

* * *

Весь следующий день меня преследует невесть откуда взявшаяся тревога. Возможно, из-за собирающейся грозы. С утра небо обложено клубящимися иссиня-черно-фиолетовыми тучами. Ветер метет клубы пыли. В салоне понемногу меркнет свет, даже мой любимый ангелок как будто цепенеет в страхе и смятении, тускнеют его позолоченные крылышки.

Около шести вечера природа, празднуя самый долгий день в году, дает торжественное представление с артиллерийской канонадой грома и фейерверком молний. Затем на сцену врывается главный герой феерии – чудовищный ливень, заволакивая окна сплошной пеленой, и по ней время от времени точно пробегают судороги ярости. В салон заскакивают прячущиеся от водопада горожане, которых обычно сюда пряником не заманишь. Время тянется, а бушующая вода не иссякает.

В семь часов собираюсь прямым ходом отправиться домой, но вспоминаю, что надо бы купить продуктов, и отправляюсь во «Вкусноту» – магазинчик из прежде Владиной, а нынче Нинкиной гастрономической вселенной. Это не по пути, и объяснить самой себе такое решение я не в силах, наверное, подспудно хочется хоть чуточку продлить насыщенную риском жизнь, к которой сподобилась прикоснуться. Если верить Пушкину, «все, все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимы наслажденья – бессмертья, может быть, залог!» Уж не бессмертья ли мне захотелось?

Под ливнем, непрерывно молотящим по зонту, втискиваюсь в забитый до отказа трамвай. Еду, покачиваясь, стиснутая толпой, вдыхаю замешанные на дожде человеческие запахи и гляжу, как за мутными стеклами льется вода. Вылезаю. Перепрыгивая через лужи, бегу к магазинчику. Он переполнен. В тесноте и толчее сную среди полок, продавцов и покупателей.