Лето бабочек - [95]

– Извините. – Я откашлялась, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком странно. – Извините за беспокойство. Вы Эбби? Вы присматриваете за мисс Трэверс?

– Да, – осторожно ответила она, едва повернувшись в мою сторону. – Чем я могу вам помочь?

– О. – Теперь, когда она меня слушала, я не знала, что сказать. – Я… Мне нужно с ней поговорить. Можно мне подняться с вами? Она хочет меня видеть. Я не могу объяснить это здесь.

– Что ж. – Эбби удалось прижать бутылку с молоком к двери, и, подцепив ее одним пальцем, она поставила ее на пол вместе с другими предметами, которые несла в руках, и повернулась ко мне лицом. – Мне очень жаль. Мисс Трэверс сейчас ни с кем не встречается. Она совсем не… – Она заколебалась. – Ну…

– О нет. Она слегла?

– Иногда ей плохо. Она любит гулять по Хит, когда тепло. – Эбби пожала плечами. – Это не такая болезнь, как грипп. Более того, она все слабее и слабее. Ей все же уже девяносто три года.

– Я понимаю… – Я замолчала, разрываясь между желанием увидеть Лиз и желанием оставить ее в покое, я была уверена, что она хочет услышать обо мне, но боялась беспокоить больную старуху. – Но она меня знает. Она кое-что знает. Она хочет мне что-то сказать. – Я сознавала, как скверно все объясняю. – Мы встречались в Лондонской библиотеке пару раз, мы с ней. Я написала записку с просьбой связаться со мной, вы, вероятно, не помните. Она дала мне несколько фотографий моей бабушки. Меня зовут Нина Парр, Эбби, она когда-нибудь упоминала меня или мою бабушку? – Мне показалось или на ее лице промелькнуло что-то вроде понимания?

Эбби пригладила хвост на голове и сказала прямо:

– Послушайте, как вы знаете, у Лиз слабоумие. Какое-то время она была нездорова, но в последние пару недель ей все хуже и хуже. На самом деле, в тот день в библиотеке она в последний раз выходила на улицу. – Эбби наклонилась и стала собирать еду и цветы, складывая их в холщовую сумку, которую достала из сумочки. – Она столкнулась там с кем-то несколько дней назад, и когда я ее забирала, она была очень взволнованна. С тех пор она ведет себя плохо. Не может заснуть, очень расстроена. Пытается уйти. Она хочет найти кого-то. С деменцией всегда так – у них есть идея в голове, и очень трудно… – Она провела рукой по лбу. – Когда она о ней вспоминает. В другое время она очень тихая. Гораздо больше, чем обычно. Когда она была в порядке, раньше, вы бы могли с ней поговорить. Но теперь… – Эбби подняла сумку и перекинула ее через плечо. – Как будто свет уже погас.

– Ох, – тихо сказала я. – Мне очень жаль. Это ужасно.

– Да, потому что я знала ее с самого начала, когда она была еще в порядке и болезнь развивалась очень медленно, до сих пор. Она была замечательной женщиной. Она знала всех, ходила повсюду, и к тому же у нее была такая интересная жизнь, знаете, столько печали.

– Как это?

– О, она потеряла свою большую любовь на войне – да и сама чуть не умерла. Ее семья погибла, а муж умер, когда она была еще совсем молодой. Да, так много печали, я все думаю, как это. Она видела ужасные вещи. – Интересно, Эбби все еще разговаривала со мной или сама с собой? – За последние пару месяцев ухудшение очень заметно. Ей снятся кошмары. Она зовет каких-то людей, а когда просыпается – становится замкнутой.

Хотя день был теплый, я поежилась.

– Что за люди?

– Какие угодно люди. Не думаю, что она сама знает. – Эбби переступила с ноги на ногу. – Послушайте, Нина. Хотела бы я вам помочь. Но я не могу. Она не должна никого видеть. Приказ врача. И мое мнение тоже.

– Но я уверена, что она хочет меня видеть. – Я снова прокашлялась. – Знаю, это звучит безумно, но я думаю, что это правда.

– Она мне об этом не говорила. И я спрашивала ее о вас, когда получила записку, – ровным голосом сказала Эбби. – Она не узнала ваше имя и понятия не имела, кто вы такая.

– Да, – тихо сказала я. – Мне очень жаль. Но если бы только я могла… – Я достала из сумки конверт. – Вы не могли бы передать ей это? – Я сделала копии фотографий, которые она мне прислала, и почему-то решила, что оригиналы должны быть у нее.

Но Эбби покачала головой:

– Спасибо, Нина. Я не могу ей этого передать. Я не даю ей ничего, что может ее расстроить. Я должна вернуться к ней, она была одна почти час. Извините. Я бы очень хотела помочь.

В ее голосе не было особого сожаления, и Эбби повернулась и осторожно закрыла за собой входную дверь.

Я чувствовала, как фотографии бьются о мою ногу в кармане юбки, когда шла назад. Дойдя до Парламент-Хилл, я остановилась и села. Внизу раскинулся весь Лондон – море подъемных кранов, башенных блоков и выставленного напоказ богатства. В эти дни город казался мне все более чуждым: такой огромный, такой одержимый размерами и чистым интернационализмом, город, совершенно не похожий на свою собственную историю.

Я не знала, куда идти дальше. Затем меня охватило чувство полного одиночества – словно я была совсем одна в море людей – как это продолжалось последние несколько недель. Я должна была куда-то пойти, увидеть кого-то, кого я любила, кто знал меня, – и, конечно, я знала, куда мне идти. Не могу понять, почему я не сделала этого раньше. Я смотрела, как туманная дымка поднимается над головой, тянется к Кенту, потом встала и пошла вниз по холму, но на этот раз с определенной целью.