Лето бабочек - [74]

Стеганое одеяло было мягким, розовый узор стерся, и оно, казалось, всегда пахло чем-то экзотическим, старым. Не затхлым, просто… чем-то другим. Оно всегда лежало на моей кровати. Когда я была маленькой, она заглядывала в мою кроватку и думала о самоубийстве, когда мне было четырнадцать, и я истекала кровью, когда у меня начались месячные, и я хотела спрятаться от стыда, и теперь, в двадцать пять лет, я все еще ребенок в этом доме, ребенок моей храброй, испуганной матери. Мама, которая, после того как одна девочка пихала меня четыре дня подряд и выбрасывала мой ланч в канал, ворвалась на детскую площадку в начальной школе в пятницу во время обеда, схватила Эмми – которая выглядела совсем как мальчик – за ухо, потянула ее к дереву у канала и прошипела на ухо, что если она еще хоть раз пальцем меня тронет, то окажется в этом самом канале. Мама, которая за час смастерила мне костюм для «дня героев» из костюма-двойки, седого парика и туфель-лодочек и заставила меня, одиннадцатилетнюю, идти в школу в костюме Ширли Уильямс. И знаете что? Я пошла. И это было круто.

Я легла на кровать и уставилась в потолок. Я никогда в жизни не делала ничего смелого. Я всегда пряталась. Должно быть, я так и заснула, потому что проснулась посреди ночи, полностью одетая, с волосами, намотавшимися вокруг лица, с неприятным привкусом во рту, с открытыми шторами и комнатой, полной синих теней.

Глава 17

На следующее утро и вышла из дома на рассвете: Малк рано вставал, а я не могла видеть его в этот день. Утренняя роса блестела на наших перилах, когда я очень тихо закрыла за собой входную дверь и пошла по дороге, дрожа от резкого летнего утреннего холода. Джордж сказал мне встретиться с ним в 6 утра, я собиралась позвонить на работу и сказать, что заболела гриппом. Накануне я подготовилась: кашляла, иногда вздыхала, вызывая сочувствие у Бекки и Сью.

Когда я добралась до отеля «Уоррингтон», там было темно. Я поднялась по ступенькам и позвонила ночному портье. Ничего не произошло.

Я еще раз позвонила в колокольчик, а затем, стиснув зубы от звенящей в тишине рассвета погремушки, еще раз. И наконец где-то внутри здания я услышала шум движения. Я ждала и дрожала. До этого момента я никогда не понимала выражения «мурашки с кулак». Меня охватило сомнение. Что, если я и правда скучаю по нему? Что, если он ждет, а я его удерживаю? Что, если…

– Что вам угодно? – послышался громкий голос с восточноевропейским акцентом, и в дверях появился мускулистый мужчина в огромной синей рубашке «Аэртекс» с логотипом «Уоррингтон», нелепо вышитым крошечными пурпурными медными буквами.

Я заглянула ему через плечо.

– Я кое-кого жду, – сказала я. – Я должна встретиться с ним здесь.

Он сердито посмотрел на меня.

– Можно взглянуть? Он в вестибюле? – Я старалась, чтобы в моем голосе не было отчаяния.

– Нет. – Администратор пожал плечами и отвернулся, совершенно равнодушный к происходящему. – Я должен держать дверь закрытой.

Я последовала за ним, толкнув дверь.

– Извините, но можно спросить? Он выехал?

Он раздраженно обернулся:

– Откуда мне знать?

Я спокойно посмотрел на него.

– Не могли бы вы проверить? Спасибо. Адонис Блю. Он здесь уже пять дней.

– Эд-дон?

– Адонис Блю. Под этим именем… он под ним зарегистрировался.

Это прозвучало так неправдоподобно. Имя. Вся история звучала неправдоподобно теперь, когда я подумала об этом.

Когда мы позвонили ему в номер, никто не ответил.

– Не могли бы вы позвонить еще раз? На случай, если он в душе или… или спит?

Администратор смерил меня холодным взглядом, который означал «вот сука». Мне было уже все равно.

Я скрестила руки на груди.

– Могу я проверить его комнату?

– Нет. Послушайте, не знаю, чего вы хотите, но…

– Я его дочь. – Казалось, что я лгу, чтобы получить то, что хочу. – Он должен быть там.

– Что, если он взял и уехал без вас?

– Может быть, – сказала я, – но я почти на сто процентов уверена, что он бы этого не сделал. Так что либо он там и не слышит, и в этом случае я прошу прощения за беспокойство, либо нет, но тогда мне нужно звонить в полицию и заявлять о пропаже человека. Он мой отец. Мне кажется, я лучше знаю своего отца, не так ли? – Я вежливо улыбнулась, надеясь, что он не услышит дрожи в моем голосе.

Когда мы шли по устланному ковром коридору, я начала бояться худшего, образы самоубийства, убийства или ночного нападения мелькали у меня в голове, и мне пришлось встряхнуться. Все в порядке. Его не убили. Успокойся. Но я не могла успокоиться, не могла перестать дрожать, сердце колотилось, в горле пересохло.

Когда администратор открыл дверь и в комнате никого не оказалось, вообще никого, я почувствовала облегчение.

– Видите? – Он тихонько постучал по стене. – Здесь никого нет.

Не было почти никаких признаков пребывания моего отца. Кровать только слегка помята с одной стороны. Полотенца аккуратно сложены на стуле. На столе лежит чек, подписанный его рукой.

Он уехал.

Несколько минут спустя я сидела на ступеньках отеля, глядя на светлеющее небо, зажав сумку между ног, и думала, собирался ли он вообще ехать со мной. Было ли то, что он сказал, правдой. Малк был прав. Мама была права – моя больная, хрупкая мама предупреждала меня. Она пыталась сказать мне, ведь так? Она даже слегла в постель, а я все не слушала… Ох, Нина.