Летные дневники, часть 5 - [23]

          Взял я его. Неловко было вообще выслушивать его просьбу… какой разговор – самолет 194-й, идите туда, и все.

          В 50 лет списан по сердцу.

          Лигачев недавно ботал: «Мы на износ тут все работаем». А я ведь до его лет не доживу. Тоже на износ.

          Перед съездом закулисная борьба. Но невооруженным глазом видно, сколько ошибок уже сейчас делает наше партийное руководство. Как же неповоротлива партия!

          Это – я неповоротлив. Это я не успеваю осмыслить жизнь. А какой-то Гдлян – успевает.

          31.05. Ну, о съезде что говорить. Горбачев начал открывать вентиль, резьбу сорвало, пар погнало, волосенки ему встрепало, с лица почернел аж, – но куда теперь денешься, возврата нет. Не остановить.

          4.06. Нигде не встречал я, выйдя из самолета после посадки, такого свежего, насыщенного ароматами хвои, травы и цветов воздуха, как в Чите после дождичка. Ну, еще разве что в Якутске, да иногда у нас в Емельянове, в штиль. Но в Чите – слаще всего. И жизнь хороша.

         Ночь, третий час. Иди, иди спать; вечером снова лететь в ночь, вослед незаходящему солнцу.

         А посадка дома мне удалась.

               7.06. Когда нынешние моралисты усердно втолковывают, что лишь отдавая, лишь отрывая от себя, человек идет по истинному пути…

          И второе: когда кругом твердят о безусловном примате коллектива…

Не знаю, не знаю. Если мы все, каждый из нас, будем только отдавать ближнему, только сгорать для других, не беречь для себя, то позвольте спросить: в чем же счастье? Это ж муравейник получается.

         Можно привести ряд рассуждений, резюмируемых одним вопросом: если все будут как Данко, то кто останется просто жить?

         Мировое сознание нынче пришло к выводу, что нормальное, здоровое общество нормально и здорово тогда, когда каждая личность в нем гармонично и свободно развивается. Человек, как и все живое на Земле, по природе своей эгоист, тянет к себе еще в колыбели.

          Я понимаю высокую мораль, допустим, в любви двоих, в сексе: чем больше отдаешь, тем больше получаешь. Но это – двое, это, в принципе, двуединство ячейки общества, пары, продляющей род.

          А если мы каждому встречному будем отдавать свое, родное, личное, выстраданное, скопленное по крохам, с любовью, а взамен щедро получать ношенное, с чужого плеча: добро, ласку, место под солнцем, кусок хлеба, – не получится ли по принципу «отдай жену дяде…?»

           Или же подразумевается высшее наслаждение развития личности: я стремлюсь, добываю, делаю, – и тут же дарю дяде. А дяде, может, оно и не надо совсем, ему свое, выстраданное, дороже, а его тоже надо отдать кому-то, а тот о своем плачет.

           Как ни песня – так сгорай для других. Как ни вирш – так не береги себя, отдай для других. А для кого же себя беречь?

          И если я, эгоист до мозга костей, эгоист по природе, как и любое живое существо, – если я буду отрывать и одаривать, тем более, здоровье отдавать, то что-то не верится, что при этом не буду страдать. Своего – жалко. А раз страдание – не за ближнего, а шкурное, –  то где гармония? И в чем счастье такого общества, состоящего из муравьев-дарителей? И зачем людям то, дареное, когда подразумевается только отдавать, а не брать?

          А нас 70 лет учили альтруизму. И мы им –  дарили. А они жировали.

          К счастью, я постиг, что альтруизм хорош в сексе. И достаточно.

          Да и отдавая, по той теории, ты должен все равно получать. Духовное возвышение. Я дарю – я благороден! Духовное – но под себя!

          Нет, я все же – за «своё», за «моё». Здоровье не дядино, а мое, и беречь его надо  для себя. И материальное благополучие тоже, и добротою шибко не раздариваться. По крайней мере, сейчас не то время и не то общество.

          Зло берет. Прилетел домой, нет горячей воды, моюсь из ковшика. Улетел, вернулся, нет холодной, но есть кипяток. Обратно из ковшика. Пошел в гараж, нет света. Пошел в сберкассу, нет денег. И так везде.

          А после всего этого общество гармоничных личностей, Данков этих, лишь чуть подзуди, мгновенно превращается в толпу и карабашничает в Фергане.

          И жалко становится мне наших писателей, поэтов, наших моралистов.

Какая к черту свобода – отдавать, страдая при этом, как пресловутый Кондрат Майданников по своей скотине. На пропастишшу!

          Нужны столетия. Когда у всех всего будет в достатке, когда пресловутое отдавание не будет ставить перед дилеммой: страдать или не страдать, – тогда, может, разовьется тот альтруизм.

          Но ты же из горящего самолета не выпрыгнешь, не бросишь людей? За них же будешь свою жизнь отдавать?

          Не все так просто. Я служу. Сам выбрал. Мне за это платят деньги. И в железной коробке судьба у нас одна. Борясь за себя, буду спасать других. В экстремальной ситуации летчик думает не о пассажирах за спиной. Он борется за жизнь, просто за жизнь. А думать о спасении людей он уже  думал на земле, раньше, и много.

            10.06. Ночная Алма-Ата с четырьмя посадками, худший наш рейс. А через пару дней – еще одна. Терплю. Утешаю себя ощущением благородной усталости и тем, что Рыжков пообещал с января убрать потолки с зарплаты работающим пенсионерам. Правда, только рабочим и мастерам. Ну, я на другое и не претендую.