Летняя королева - [30]

Людовик расправил плечи и тяжело задышал, словно старался поглотить весь воздух в комнате. Новость разозлила его, заставив вспыхнуть бешенством.

– Если де Лезе не хочет сам прийти и присягнуть на верность нам, – прохрипел король, – значит мы отправимся к нему. И прежде чем он умрет, он поползет ко мне, сожалея о том дне, когда родился…

Отдыхая у себя в спальне, Алиенора наблюдала за Петрониллой, которая учила свою белую пушистую собачку Бланшетту сидеть на задних лапках, выпрашивая лакомства. Песика подарил ее сестре Рауль де Вермандуа.

– Ну разве не умница? – приговаривала Петронилла, размахивая кусочком оленины перед собачьим черным носом.

Бланшетта погарцевала секунду на задних лапках, прежде чем хозяйка скормила ей мясо, щедро осыпая похвалой.

– Умнейшая собака во всем христианском мире. – Алиенора выдавила из себя улыбку.

Прошел месяц с тех пор, как она потеряла ребенка. Молодое и сильное тело быстро шло на поправку, но королева теперь часто плакала и грустила. Хотя ребенок был слишком мал, чтобы получить душу, она остро переживала его потерю, как и свою неспособность исполнить долг.

Священники молились с ней ежедневно, и даже приезжал Бернар Клервоский со своими советами и соболезнованиями. Чувствуя антипатию к этому человеку, но понимая, насколько он влиятелен, она постаралась не возражать ему открыто, однако их отношения не потеплели, и он продолжал обращаться с ней как с ветреной и пустой девчонкой, нуждающейся в строгих наставлениях.

Кусочки оленины закончились, Бланшетта зевнула и растянулась перед камином, чтобы поспать. Равнодушная к рукоделию, Петронилла в редком порыве добросердечия предложила сестре помассировать ступни.

Алиенора закрыла глаза и расслабилась, когда сестра, сняв с нее мягкие лайковые башмачки, начала разминать ступни решительно, но осторожно. На Алиенору снизошел покой, она вся отдалась во власть лечебной процедуры; подобные минуты наедине в последнее время выдавались нечасто. Когда Людовик был дома, то Алиенора занималась только им: его потребностями, его притязаниями, и между сестрами возникло небольшое отчуждение.

Петронилла вздохнула.

– Вот бы так жить всегда, – сказала она. – Жаль, что это не Пуатье.

– Мне тоже жаль, – пробормотала Алиенора, не открывая глаз.

– Как ты думаешь, мы когда-нибудь туда вернемся?

– Да, конечно вернемся. – Восхитительные мечты улетучились, но Алиенора все равно не открыла глаз. – На этот раз не получилось из-за срочного дела, к тому же я была с ребенком. – Она отогнала от себя грустную мысль. – Обещаю, мы скоро туда поедем, поживем в Пуатье и Бордо, поохотимся в Тальмоне.

Глазки Петрониллы так и вспыхнули.

– А еще мы побродим по мелководью, собирая ракушки!

– Я сделаю из них ожерелье и повешу тебе на шею! – Алиенора рассмеялась, представив реакцию Аделаиды, когда та увидит, как они с сестрой плещутся на мелководье, подоткнув юбки, словно рыбачки.

При мысли о замке на мысе в Тальмоне, золотистом пляже и мерцающем на солнце море у нее комок застрял в горле. Ведь там она гуляла рука об руку с Жоффруа де Ранконом во время дворцового пикника и ходила босая по кромке воды.

У отца были там охотничьи угодья, где он держал своих драгоценных белых кречетов – самых жестоких хищников во всем христианском мире, мужественный символ герцогов Аквитании. Алиенора помнила, как стояла в мягком сумраке конюшен и держала на запястье одну из птиц. Та цеплялась за кожаную перчатку кривыми когтями и поблескивала черными глазками-бусинками. А потом она вынесла птицу на воздух, подбросила вверх и кречет полетел, резко взмахивая белыми крыльями под звон серебряных бубенцов. Запоминающаяся минута власти.

Петронилла внезапно перестала массировать и тихо охнула:

– Алиенора…

Она открыла глаза и в первую секунду ничего не увидела на свету. Еще не отойдя от своих размышлений, она изумилась и испугалась, разглядев, что к ней приближается Людовик, а на его запястье восседает белый кречет. В первую секунду она решила, что это видение. Алиенора вскочила с постели под громкое биение сердца. Разбуженная Бланшетта залилась пронзительным лаем, отчего птица сердито захлопала крыльями.

Людовику едва удалось увернуться, чтобы не попасть под крыло.

– Избавься от собаки! – рявкнул он.

Петронилла схватила Бланшетту и, бросив возмущенный взгляд на Людовика, вышла из спальни. Алиенора уставилась на мужа. В мятой и пыльной одежде, исхудавший, осунувшийся, – она с трудом его узнавала.

– А я и не знала о твоем возвращении. Ты ведь не послал гонца. Почему у тебя один из моих соколов?

– Я хотел сам тебе рассказать. – Он вынул из-за пояса перчатку с крагами и передал жене. – Де Лезе объявил, что больше тебе не подчиняется, и забрал твоих птиц, бросив тем самым вызов. Эта птица находилась в спальне, где я убил его. С тех пор держу ее при себе в знак того, на что я готов пойти, защищая твое имя. Видишь, у нее на перьях еще сохранилась кровь предателя.

У Алиеноры все сжалось внутри. Глаза Людовика напряженно и опасно поблескивали. Казалось, он в любую секунду готов выхватить меч и заколоть первого встречного просто из удали. Она вдруг очень обрадовалась, что Петронилла вышла из комнаты.