Летняя гроза - [6]

– Пускай войдет.

Мортимер Мейсон всегда любил эту Сью отеческой любовью – и просто так, и за приветливость, и за прилежание, но больше всего за то, что она была дочерью Долли Хендерсон. Не он один из старых лондонцев умилялся, вспоминая о Долли и добрых старых днях, когда у них еще была талия. Он вылез из кресла, но тут же шмякнулся в него, обиженно восклицая:

– Нельзя же быть такой свежей!

Упрек был заслужен. Когда плавится асфальт и тают антрепренеры, неловко походить на розу, окропленную росой. Сама по себе Сьюзен состояла из глаз и улыбки.

– Простите, папочка! – рассмеялась она, и он слабо застонал, ибо смех ее напомнил ему позвякивание льдинок в кружке пива. – А вы на меня не смотрите.

– Ладно, говори, зачем пришла. Замуж выходишь?

– Не сейчас, к сожалению.

– Разве твой типус не вернулся?

– Вернулся, как раз сегодня. Он ждет внизу. Хотите взглянуть?

– Надо спускаться вниз? – осторожно спросил Мейсон.

– Нет, можно из окна.

Мортимер Мейсон подошел к окну и увидел спортивную машину, а в ней – молодого человека, который, откинувшись на спинку, курил сигарету в длинном мундштуке и сурово поглядывал на местных мальчишек, как бы не поцарапали кузов.

– Ты его любишь? – спросил Мейсон.

– Ужасно.

– А кто он такой? Да, знаю, Фиш, но не в том дело. Деньги у него есть?

– Есть, только дядя не дает, лорд Эмсворт. Он опекун или что-то такое.

– Эмсворт? Знал, знал его брата. Давно это было. – Он крякнул. – Галли! Какой человек! Надо бы его найти, предложить одну штуку. Где он?

– Газеты пишут – там, в замке. Ронни едет туда сегодня вечером.

– Так скоро? Ай-яй-яй! – Он покачал головой. – Нехорошо.

Сью опять рассмеялась.

– Ты смотри! – продолжал он. – За ними глаз да глаз.

– Не беспокойтесь, папочка.

– Что ж, я тебя предупредил. Значит, Галли в Бландинге? Запомню. Да, а зачем я тебе понадобился?

Сью стала серьезной.

– Я хотела попросить об одной услуге.

– Давай, давай.

– Насчет этих девочек…

– Ну, что такое?

– Вы уволили Салли Филд.

– Да, и что?

– Ей очень трудно живется. Вы не могли бы уволить лучше меня?

Мортимер Мейсон забыл о жаре, хотя и хватал ртом воздух.

– Что?

– Уволить меня.

– Тебя?

– Да.

– Ты рехнулась!

– Нет, папочка, пожалуйста!

– Ты ее любишь?

– Не особенно. Я ее жалею.

– Ну и ладно.

– Папочка, у нее совсем нет денег!

– Ты мне нужна в этом шоу.

– Ах, Господи, какая разница!

– Такая. В тебе есть… – он пошевелил пальцами, – что-то эдакое. Как в матери. Ты знаешь, я был вторым jeun premier[6], когда она только начинала…

– Да, вы говорили. Теперь из вас вышли бы сразу два. Ну как, уволите?

Мортимер Мейсон подумал.

– Что с тобой поделаешь! – сказал он в конце концов. – Не уволю, уйдешь сама. Я тебя знаю. Ты удалая девица, Сью. И мать была такой. А как ты будешь жить? Помочь тебе? Я бы побегал, поспрашивал.

– Куда вам, папочка! Вот если бы вы вставали в шесть часов и делали гимнастику…

– Молчи, а то прибью!

– Ну хорошо. Спасибо вам, не надо. У вас хватает забот. Я справлюсь. Главное – Салли, вы ее спасли.

– Зачем ее спасать, она с ритма сбивается!

– Все равно, дело сделано. Пока.

– Не убегай, а?

– Надо. Ронни ждет. Поедем куда-то пить чай. Кажется, на реку. Только подумайте – деревья, вода…

– Дал бы тебе линейкой, – сказал Мейсон. – Но я ведь и сам вылезу из этой турецкой бани. Еду в Блэкпул. Вода, песок…

– …и вы с совочком. Пришлите мне фотографию! Ну, бегу, Ронни там запечется.

2

Запекаться, да еще ждать девушку, которую ты не видел полтора месяца, не так уж приятно, и молодой человек ярко-розового цвета вышел из машины, чтобы постоять хотя бы в относительной тени. Стоял он у входа, под козырьком, читал афиши, печально думая о том, что сегодня едет в Бландинг.

Привратник Мак вылез из своего логова, дыша тем предчувствием радости, которое испытывают верблюды, завидевшие оазис, и театральные швейцары, которые скоро смогут заглянуть за угол, в пивную. Чувством своим он поделился с Ронни.

– Уже скоро, мистер Фиш.

– Э?

– Скоро, говорю.

– А!..

Заметив мрачность собеседника, добрый Мак угадал причину.

– Жарко-то как, мистер Фиш!

– Э?

– Как услышал, так и сказал: «Ну, жуть!»

– О чем?

– Да о вашем кабачке. Это же надо! Прогорели.

– А… – коротко откликнулся Ронни.

У Мака было много хороших свойств, но не деликатность. Он подбадривал бы Наполеона беседой о зимнем спорте в Москве.

– Как вы это затеяли, я и сказал: «Два месяца, не меньше». А тут – полтора!..

– Семь недель.

– Ну, семь. Я пожарному сказал: «Это тебе не кот начхал, тут мозги нужны». А уж у вас с мистером Кармоди… Вы его не видели?

– Нет. Я был в Биаррице, он – в Шропшире. У моего дяди секретарем.

– А я вот его видал, – сообщил Мак.

Авангард труппы вышел из дверей – жаждущие флейты, две-три скрипки и сердитый гобой. Гобои в неволе дичают.

– Да уж, я его навидался. Все к нам ходил, к мисс Браун. Большие друзья.

– О! – сказал Ронни.

– Как их увижу, так и смеюсь.

– Почему?

– Он-то во-о-он какой, а она – одно слово, фитюлька. Оно всегда так. Вот я – шесть футов, а супруга – чистый кролик. Живем хорошо.

– А! – снова сказал Ронни.

– Цветы-то ваши пришли.

– Э?

– Ну, цветы для мисс Браун. – Мак ткнул пальцем в сторону полки, где стоял большой букет. – Я еще не передал.