Летний дворец - [3]

Когда он отстранился, его кожа пылала, а всё тело было охвачено жаром куда сильнее, чем ему казалось. Он подался ещё немного назад, чтобы увидеть лицо Лорена: его рот был приоткрыт, щёки раскраснелись, и волосы слегка растрепались, приведённые в беспорядок пальцами Дэймена.

— Ты прибыл рано, — произнёс Лорен, будто только сейчас заметил это.

— Да, — рассмеялся Дэймен.

— Я планировал приветствовать тебя у ворот. По вирийскому протоколу.

— Выйдешь и поцелуешь меня прилюдно позже.

— Насколько далеко ты оторвался от них?

— Не знаю, — ответил Дэймен, улыбаясь всё шире. — Идём. Давай покажу тебе дворец.

Лентос был покрыт дикими горами, и с востока меж выступами отвесных скал открывался вид на океан. Волны разбивались об утёсы и упавшие с обрывов камни, и побережье выглядело пустынно и недружелюбно.

Но сам дворец был прекрасен, расположенный в окружении садов с цветочными клумбами, фонтанами и извилистыми тропинками, которые вели к террасам, где открывался поразительный вид на море. Мраморные колоннады простого силуэта вели вглубь, к атриумам, внутренним садам и прохладным уголкам, куда было не добраться ни летней жаре, ни назойливому стрёкоту цикад.

Позже он покажет Лорену конюшни и библиотеку и проведёт по тропинке, которая вьётся через сад, сквозь заросли апельсина и миндаля. Ему было любопытно, сумеет ли он уговорить Лорена окунуться в море или даже поплавать? Делал ли он это когда-нибудь раньше? Было одно место, где мраморные ступени спускались к самому морю, с живописным уступом, с которого можно было нырять, поскольку вода здесь всегда была спокойной. Они могли бы натянуть шёлковый тент в виирийском стиле, под которым сохранялась бы прохладная тень даже в полуденный зной.

Сейчас же он наслаждался просто тем, что вот он, Лорен, рядом с ним, их руки крепко сцеплены, и только свет солнца да прохладный ветерок сопровождают их. То тут, то там они останавливались, и всё им было в радость: и ленивые поцелуи, и привал под апельсиновым деревом — кусочки коры пристали к хитону Лорена после того, как он прижал его к нему. Сады были полны маленьких открытий: начиная с тенистых колоннад и ледяной воды источника, до череды садовых террас с прекрасным видом на море, что раскидывалось внизу, широкое и синее.

Они остановились на одной из них. Лорен сорвал белый цветок с низко свисающих ветвей и поднял руку, чтобы воткнуть его Дэймену в волосы, как если бы тот был простым деревенским юношей.

— Ты ухаживаешь за мной? — спросил Дэймен.

Он чувствовал себя совершенно одуревшим от счастья. Он знал, что все эти ритуалы ухаживания были в новинку для Лорена, но не понимал, почему сам воспринимал всё это как нечто столь же новое.

— Я никогда не делал этого раньше, — признался Лорен.

Дэймен тоже сорвал цветок. Его пульс участился, а его пальцы двигались неловко, пока он заправлял стебелёк за ухо Лорена.

— У тебя были поклонники в Арле.

— Тогда меня это не трогало.

Природа здесь была дикой, не то что в столице, где в ясный день можно было разглядеть Истиму. Здесь же, насколько хватало глаз, вокруг расстилался лишь бескрайний океан.

— Моя мать заложила эти сады, — сказал Дэймен. Его сердце колотилось. — Тебе нравится? Теперь они наши, — Слово «наши» по-прежнему казалось слишком смелым. Он видел зеркальное отражение собственных ощущений в Лорене — застенчиво неловкого перед столь горячо желаемым.

— Мне нравится, — сказал Лорен. — По-моему, они прекрасны.

Пальцы Лорена снова сплелись с его — маленький интимный жест, переполнивший его сердце тихой радостью.

— Я нечасто думаю о ней. Только когда прихожу сюда.

— Ты не похож на неё.

— Да?

— Её статуя на Иосе… в ней всего три фута.

Уголки губ Дэймена дрогнули. Он знал эту статую, возвышающуюся на постаменте в Северном зале.

— Здесь тоже есть её статуя. Пойдём, познакомишься с ней.

Могло показаться глупым это его иррациональное желание показать её Лорену. Он вздрогнул — они пришли к арке, за которой открывался сад.

— Беру свои слова назад, ты весь в неё, — сказал Лорен, глядя снизу вверх. Здесь статуя была определённо больше.

Дэймен улыбался; было радостно наблюдать, как Лорен открывает новые стороны самого себя — юношу, в котором оказалось столько нежности, веселья и порой неожиданной искренности. Приняв решение впустить Дэймена, Лорен больше не отступался от него. Когда его воображаемые стены вновь поднялись, Дэймен остался внутри них.

Но когда Лорен остановился перед статуей его матери, в воздухе повеяло чем-то более серьёзным, словно принц и статуя молчаливо беседовали друг с другом.

В отличие от Патраса, в Акиелосе было не принято раскрашивать статуи. Его мать, Эгерия, смотрела на море мраморными глазами, хотя у неё были тёмные волосы и глаза, как и у него самого и у его отца. Он увидел её глазами Лорена: старомодное платье из мрамора, вьющиеся волосы, её стать, классические черты и величаво протянутую вперёд руку.

Дэймен вдруг осознал, что не знает, какого роста была его мать в действительности. Он никогда не спрашивал об этом, и никто никогда ему не говорил.

Лорен сделал формальный акиелосский жест, который вполне соответствовал его хитону и обстановке вокруг, но резко отличался от его привычной вирийской манеры. У Дэймена мурашки пробежали по коже от ощущения странности происходящего. На Акиелосе было принято испрашивать разрешения родителей возлюбленного. Если бы всё сложилось иначе, Дэймен, возможно, преклонил бы колена в большом зале перед царем Алероном, прося права ухаживать за его младшим сыном.