Летние истории - [2]

И все же не только внешность — нет, далеко не только, терзала Женю, а пристрастие, непобедимое, навязчивое, оскорбительное в своей регулярности пристрастие к Маленькому Греху.

То есть, начитанный Вульф знал, что это совершенно безвредно и даже в определенном возрасте естественно, но то, что он, он — мужчина взрослый и умный вынужден предаваться этому подростковому развлечению, и, будучи совершенно не привлекателен для женщин (раз до сих пор ни одну не привлек), обречен на это и в будущем:

А султанские видения, неотвратимо приходящие к нему, вместе с Маленьким Грехом?

Опять таки, не в меру начитанный Вульф понимал, что это месть миру, не уважающему его. Женщины унижают его, не замечая, здесь, а он мстит им там.

Итак, подведем итог: Евгений Вульф представлялся себе уродливым и бездарным мастурбатором с самоосознаваемым комплексом неполноценности.

Было от чего неохотно разлеплять глаза по утрам.

III

После работы из соседнего барака в гости забежал Саша Гурвиц, однокашник, теперь студент престижнейшего компьютерного факультета. Саша Гурвиц — гордость родителей, надежда страны, папка дипломов всех мыслимых олимпиад, угнетающая эрудиция и острые ушки.

Маленький, черненький, с несползающей улыбкой он, усиленно жестикулируя, говорил что-то, по обыкновению, очень умное. Вульф, упорно борясь с комплексом неполноценности, неизбежно Сашей порождаемым, силился перевести разговор на что-нибудь гуманитарное, подальше от компьютерных сетей и теории графов.

Проще от этого не становилось, Гессе и Пруст, взявшись за руки с Кафкой и Джойсом, замыкали ужасающий круг. Из всех четверых Женя, подстрекаемый Сашиными восторгами, пробовал читать только Гессе, да и то закрыл на пятой странице, посчитав непереносимой тоской.

Глядя на вещающего Гурвица (что-то насчет потока сознания), он вдруг подумал, что и Саша, и разговор этот беспредельно неуместен среди двухъярусных пружинных кроватей и сиротских шерстяных одеял.

Дома, в ароматной тишине старой профессорской квартиры, где всякий звук тонет в глубоком ковре, и среди дряхлой мебели громоздятся полчища книг, вцепившийся лапками в тонкий фаянс кофейной чашечки, вот там он был на своем месте, даже, может быть, немного чересчур на своем, как мишки в Шишкинской мазне.

Разговор тем временем перетек в удобное русло, замелькали импрессионисты, проскользнул любимый Моне:

Наискось, в другом углу, уважительно косились режущиеся в "тыщу" соседи.

Булькнув, нырнул в трехлитровую банку кипятильник, деловито закружил у лампы мотылек, и стало вдруг почти по-домашнему уютно.

Но жизнь, не давая забыть о грубом и неизбывном своем жлобстве, ввалилась в комнату. Леха, дембель и третьекурсник, пошатываясь, стоял в дверях. Мутный, с водкой на дне, глаз бессмысленно полз по обшарпанным стенам, и из рукава грязноватой футболки выползал чудовищный бицепс.

Мучительно пытаясь вспомнить, зачем занесло его сюда, он непривычно кривил мыслью тупое свое лицо, но вдруг пьяная пелена расступилась, выпустив вперед Гурвица, Дембель выдохнул, глупо хрюкнув:

— А жидят-та все прибывает, уже целая синагога, — животно загоготал и, пройдя к своей койке, уцепил ветровку.

Саша сжался еще больше, став совсем крохотным, почти не различимым. Ярость потопила зрачки Вульфа во вздувшемся кровью белке, ярость подняла его и двинула вперед медленно и страшно.

И было что-то такое жуткое в его кровавых глазах, что замер всякий звук и растерянность, смешанная со страхом, легла на лицо Дембеля.

Он шел вперед, хотя Вульф происходит от прадедушки немца-аптекаря, хотя, подо всей своей непереносимой яростью, знал, что против Лёхи, даже против очень пьяного ёЛёхи, у него нет и не может быть не единого шанса.

Удар, несильно ткнувшись в скулу, слегка покачнул голову, и спустя секунду ответный, огромный, иссеченный шрамами кулак поднял его в воздух и опустил около стены, расплескав по лицу мгновенно брызнувшую кровь.

Вид крови, словно разорвав какую-то пелену, подбросил дюжину человек, и разом все было кончено, но в том, как после удара у Дембеля безвольно легли вдоль тела руки, и в том, как легко оттащили его двое мальчишек, которых он мог бы шутя раскидать по комнате, был виден странный и неуместный испуг.

IV

Из мутного зеркала со сколотыми уголками глядело лицо, разделенное двумя красными полосами, обильно стекающими из носа. Смочив руку холодной водой, Женя размазывал кровь по лицу, изумляясь ее неожиданному обилию.

Гурвиц конфузливо стоял рядом.

Ну что стыдно, брат?

А то: Чего боюсь? Дали бы по роже, зато чувствовал бы теперь себя человеком.

"Нет, ну до чего же все-таки мерзкая рожа", — вернулся Женя к привычному самоистязанию. Проведя рукой по волосам, превратившимся от угольной пыли в отвратительнейшую проволоку, Вульф неожиданно набрел на здравую мысль: "Ладно, красавца из меня не вышло, надо сбрить все это к чертовой матери".

— Съезжу-ка я в Чудское, — бросил он в воздух.

— Зачем? — испуганно спросил Гурвиц.

— Топиться! — раздраженно гаркнул Вульф, — в парикмахерскую я хочу сходить.

Можно?

В уездном городе N: брр: В райцентре Чудское мало что изменилось за последние полтораста лет, все так же сверкала на солнце грязь, все та же лужа покойно расположилась против входа в гостиницу, не исключено, что той самой, где остановился чиновник, прибывший по именному повелению из Петербурга.