Летние гости - [9]

Гырдымов был весь как на винтах. Подвижен, решителен. Поверх шинели новая портупея. Комиссар пуще Василия Утробина. Он и шинель снимать не стал: пусть Филипп полюбуется. Знатная портупея, на зависть многим, была у Антона. Даже кармашек для свистка на ней имелся.

— Ну как, был этот контрик?

— Какой контрик?

— Да из-за которого ты в ногу стрельнул. Я следом за тобой туда. Всех собрал. И потребовал, что этот контра извинился. Иначе, говорю, в Крестовую церковь.

Филиппу неловко было объяснять, что приходила девчонка с постряпушками, Тоня-Антонида. Как скажешь, может, по своей охоте она прибежала.

— Был, — сказал он. — Такой зараза.

— А с этакими рассусоливать не надо. Под арест — и баста, Ему еще повезло. Это Капустин сказал, что арестовывать не надо, а я хотел.

— Ты вот умеешь приступью все делать, — похвалил его Филипп.

— Да, я ведь такой. Не боюсь я. И до революции не больно боялся. На Карпатах, там, где меня кирасир мазнул, остановились в поместье. Наутро всех выстраивают: у помещицы фарфоровая чашечка пропала, поручик приказал солдат обыскать: «Так неудобно, ах, ах…» А я говорю ему: у мужика корову забирают — денег не дают, а тут какая-то чашка-кружка пропала — все вверх дном. Поручик на меня, да перед боем дело было, обошлось. А солдаты про это не забыли, в полковой комитет меня двинули. Так что со смелостью нигде не пропадешь.

Вот грамотешки бы мне побольше, Филипп. Я бы, может, и Капустина обогнал. У него ведь твердости той нет. Больно он склонность к уговору имеет. А надо тверже. Уговоры вести некогда. Потому — революция. Ты твердости учись. Ходу всяким-разным давать никак нельзя.

Да, Филиппу этой твердости не хватало. «Вон не прижал того контру и пострадал. Извиняться не пришел тот по приказу Гырдымова, а я смолчал, еще вроде под защиту взял».

Принес Гырдымов цельное кольцо кровяной колбасы.

— Поправляйся давай.

От кого от кого, а от Антона Филипп этакого не ожидал.

— Сам-то голодный, поди?

— Ну-ну, что я…

Потом выхватил Антон из офицерской сумки две книжки, грохнул о стол.

— Смотри, чего!

— Чего?

— Специально выпросил книженции. Я считаю так: играть так играть на большую масть, не на туза, так на короля, а для этого политику знать надобно. Вот, — пролистнул страницы, — это для марксистов-большевиков библия — «Капитал» называется, Карла Маркса. А это тоже забористая штука — «Коллекция господина Флауэра», способие для поднятия в себе магнетической силы. Посмотришь буржую в переносицу, и он сразу все скажет, потому что вся, какая тайность есть у него на уме, станет известна тебе.

Филиппа вдруг охватила тревога. Он поймал Антона за рукав. А как же он? Без книжек в подвале сидит и ничего не знает.

— Послушай, дай мне одну-то книжку почитать. Я ведь сиднем сижу, — взмолился он. — В мозгах у меня, может, посильнее твоего вывих.

Гырдымов долго не соглашался, потом дал «Коллекцию господина Флауэра».

— Завтра заберу.

Филипп после ухода Гырдымова сразу же сел за книгу. На всех страницах какой-то хлюст с закрученными усиками смотрел в переносицу красавице. От его глаз к ее лбу были проведены прерывистые линейки: видимо, так его воля проникала к ней в мозг. Хлюст был похож на приказчика из обувного магазина. Такой же напомаженный. Приказчик умел смотреть пронзительно в глаза дамам. Дамы похихикивали, когда он примерял им туфельки. А он хвастался, что знает секрет. Очень сильный секрет. И хоть сходство это не нравилось Филиппу, он за день одолел три сеанса магнетизма, потому что вот-вот Антон должен был явиться за книгой.

Чтобы приобрести твердость взгляда, надо было смотреть не мигая в переносицу и мысленно произносить свою волю. Если научился магнетизму, приказ будет исполнен.

Поблизости никого не было, и Филипп смотрел на икону, в постное лицо Николая-угодника, упрямо настаивая:

— Встань и принеси стакан воды. — Он знал, что надо сначала давать простые задачи. — Встань и подай тростку! Встань! Встань… — шептал он.

Из-за заборки заинтересованно выглянула мать.

— Ты что это, Филиппушко, али молишься?

— Тьфу, ты всегда все испортишь, — взъелся Филипп и засунул книгу под подушку.

«И правда, как молитва получается, — подумал он. — Надо на живых испробовать».

Но Гырдымов в полночь зашел и взял книгу. Видно, не терпелось прочесть самому.

ГЛАВА 3

Утро начиналось с ресторана «Эрмитаж». Филипп садился за мраморный столик, под пальму, и ждал.

Тропические ветви порыжели, как мочало, и были до того пыльные, что при взгляде на них хотелось чихнуть. Из земли росли окурки.

За столиками вовсю стучала липовыми ложками о старорежимные фаянсовые тарелки с золочеными ободками шумливая братва: столовался летучий отряд.

Теперешний его начальник лохматый балтиец Кузьма Курилов бил себя по полосатой груди и кричал официантке:

— Лизочка, мармеладинка, плывем по вятскому фарфатеру без всяких якорей!

Веселое лицо его лоснилось, в охальных глазах прыгали искры. Он ладился обнять ловкую, тонкую, как рюмка с пережимчиком, официантку, но та вывертывалась.

— Я могу взорваться, Кузьма Сергеич.

Но это еще больше распаляло балтийца.

— Эх, фрукта-ягода, южный ананас…

Из угла серьезно смотрел Петр Капустин. Глаза отливали ледком. Он не одобрял Курилова. Лизочка, неся Капустину суп, улыбалась благонравно. Ей больше по душе были спокойные посетители.