Летит стальная эскадрилья - [29]

Друзья-однополчане, узнав об описанном выше испытании, шутили, когда приходилось поднимать тост:

— Горачему закусь не давать! Проверим до трех стаканов…

Потом дороги фронтовиков разошлись. Стали забываться старые раны, горькие судьбы. Вдруг о страшных днях плена — словно ножом по сердцу — напомнил рассказ Михаила Шолохова «Судьба человека». Это же наша судьба… Много было нас, Соколовых, испытавших горечь и позор плена, перенесших нечеловеческие пытки врага. «Гриша, это же ты — Соколов! Здорово Шолохов все описал…» упоминали в письмах друзья, знакомые. «Ты как же с Шолоховым повстречался?» задавали вопросы.

С годами автор этих строк стал позаметнее — генералом, народным депутатом. Надо сказать, возрос интерес к моему прошлому. Приведу отрывок из письма болгарского писателя С. Попова.

«Уважаемый Григорий Устинович!

Вас беспокоит болгарский писатель-шолоховед. Вот уже много лет я изучаю творчество Михаила Шолохова. Мною издано несколько книг на болгарском языке. Печатаюсь и в советских журналах. В связи с этим я много езжу по вашей стране. В одной из таких поездок, в вагоне поезда, следовавшего из Москвы на юг, я услышал, как трое ехавших в купе обсуждали кинофильм «Судьба человека». Один из них заявил, что он лично знает, кто является прототипом Андрея Соколова, что это летчик, теперь уже генерал, и рассказал вашу судьбу. Я представился и попросил ваш адрес.

Григорий Устинович! Мне удалось найти около десяти участников Великой Отечественной войны, чья судьба схожа с судьбой шолоховского Андрея Соколова. Расхождения незначительны. Учитывая вашу занятость, я все же осмелюсь просить вас ответить на следующие вопросы:

Как и где вы познакомились с Шолоховым?

Как удалось вам бежать из плена?

И наконец; мог ли в действительности Андрей Соколов, выпив три стакана, не закусывая, будучи полуголодным и отощавшим, вернуться в барак, не опьянев до беспамятства?

Я очень хотел бы с вами встретиться, но вы далеко — в Закавказье, а я пока нахожусь в Москве. Извините.

С глубоким уважением Стас Попов».

Я ответил, что, к большому сожалению, с Михаилом Александровичем Шолоховым лично не знаком. Кто является прообразом Андрея Соколова — мне неизвестно, скорее всего это образ собирательный. Что же касается сомнений в правдивости интересующего эпизода с Соколовым, то могу подтвердить — ни Соколов, ни я в ту минуту не опьянели: мы пили под дулом автомата…

— Думал ли я тогда о смерти? Конечно, думал. Пока жив, я готов был драться с врагом, лишь бы уцелеть, выжить, вернуться к своим, чтобы вновь бороться за то, за что боролся до этого. Я не имел права умереть, не сделав еще чего-то для Родины. Я верил: советские люди победят, они будут дышать полной грудью, работать, радоваться, любить, творить. Но не зависела ли в какой-то мере их судьба от того, как приму смерть я, двадцатилетний летчик-истребитель, младший лейтенант Дольников? Последний мой взнос оказался не столь весомым, как мне хотелось бы. Я сбил три «мессера», пошел на таран. А большего не смог.

Да, сколько уже лет прошло после воздушного боя над рекой Молочной, а в памяти до мелочей жива трагедия тех дней.

* * *

…Я очнулся в машине. Меня куда-то везли. Был твердо убежден — на расстрел. И в голове шумело, подступала тошнота. В дремотном полузабытьи куда-то проваливался.

Поздней ночью въехали в большое село. Темно, ни огонька. Остановились возле длинного низкого здания, похожего на конюшню. Да и по запаху почувствовал, что угадал.

Стащив с машины, меня поволокли и втолкнули в конюшню. Упал на свежую солому вперемешку с сеном, прислушался. Кругом стоны, тревожный храп. Значит, тут люди. Но кто они?.. Пополз вперед и на кого-то наткнулся.

— Не ползай! Бери вправо, к стене. Там свободно… — послышался голос из глубины.

— Вы кто? — спросил.

Ответил тот же голос:

— Завтра увидишь. Такие, как ты…

Продвинувшись вправо, я уперся в стену, подгреб соломы под голову и прилег. Тело сильно болело, выпитая водка, все пережитое не давали покоя. А рядом кто-то просил пить, кто-то шел в атаку, кто-то звал мать… Сколько здесь людей? И все пленные?

Услышал, кто-то подполз и ощупью придвинулся вплотную. Почувствовал мягкую теплую руку. Хотел крикнуть, но рука закрыла рот.

— Тихо, родной, тихо, — прямо над ухом прошептал кто-то. — Я — Наташа, разведчица, а ты — летчик. Я все поняла, когда они, изверги, приволокли тебя сюда. Молчи, все расскажу.

— Уйди, подлюга! Кто подослал тебя? — злобно, но тихо сказал я, убежденный, что женщина эта действует по заданию гестаповцев.

— Дурачок, не шуми. Мне от тебя ничего не надо. Меня завтра расстреляют, я знаю. Хочу, чтобы ты передал нашим, что задание я выполнила полностью, но вот попалась. Теперь конец… А ты уйдешь, быть может.

— Все равно отстань. Ничего не скажу, сам смерти жду, — уже более спокойно ответил я.

— Ты ранен, — проговорила Наташа, — посветлеет — перевяжу. Днем я многим сделала перевязки, но некоторые и до утра не доживут. Их пригнали еще засветло, а то я одна была здесь — меня утром взяли. Завтра их дальше повезут, а тебя отдельно будут держать. Они ведь летчиков в специальных лагерях держат. Вот бы тебе поменяться одеждой с кем-нибудь из умирающих, а?