Летим на разведку - [4]

Кажется, что все идет, как положено, впереди уже наш фронтовой аэродром. Давид Зиновьевич показывает указательным пальцем на свои глаза. Это означает: «Смотрите за воздухом!»

Посадка на фронтовом аэродроме. Заруливаем самолеты на стоянку. Выключив моторы, выходим из кабин и собираемся у самолета командира.

— Прилетели! С весной на фронт прилетели, товарищ командир! — говорю я радостно Давиду Зиновьевичу.

— Запомни, Бондаренко, нынешний день, — отвечает Генкин и, задумавшись, вглядываясь куда-то в даль, добавляет: — Хорошо бы вести дневник… Закончится война, и, если выживем, музыку будем сочинять и книги писать об этих вот днях, о наших боевых товарищах.

— Согласен, товарищ командир, от кого-то я слышал, что настоящее счастье в борьбе. Об этом нужно писать. Только разве время найдется?..

В Сальске настоящая весна. Повиснув в воздухе, поют жаворонки. Легкий, теплый ветерок ласково шевелит слежавшиеся в полете волосы. Как хорошо все-таки жить на свете! Кругом тишина и покой. Даже не верится, что в это время, когда снова проснулась природа, когда расцветает все вокруг, обрываются жизни людей.

На Сальском аэродроме базируются два полка, вооруженные самолетами Пе-2. Они входят в состав 270-й бомбардировочной дивизии, которой командует полковник Чучев.

Экипаж Москвичева назначен в 86-й полк подполковника Белого. Экипажи Таюрского, Долгирева, Хижняка и мой — в 284-й полк Героя Советского Союза майора Валентика.

Сразу видно, что на нашем теперь уже аэродроме побывали фашисты. Ангары, здания… все разрушено. Наскоро вырыты землянки для людей и капониры для самолетов. Около землянок стоят два больших металлических бака с немецкой надписью. В школе и в техникуме я не любил уроки немецкого языка. Но по надписи «Тринк вассэр» я понял, что в баках питьевая вода. Ребята уже пьют фронтовую воду, и я догадываюсь по разговорам, что они собираются идти посмотреть разбитый транспортный самолет «Юнкерс-52», Это одна из многих фашистских машин, валяющихся на границах летного поля. Посмотрели и остались довольны работой наших товарищей. Неожиданно я увидел здесь сидевшего неподалеку от землянки в группе летчиков Харина, моего одноэскадрильца по Энгельской летной школе.

— Ленька, рыжий, чертяка этакий, ты здесь! — воскликнул я и, обращаясь к товарищам, сказал: — Ребята, это Харин — чемпион нашей учебной эскадрильи по боксу!

— Здравствуй-здравствуй, — поднимается и идет мне навстречу Харин. Покажи-ка фронтовикам, — смеется он, — как хвостом вперед взлетают! Теперь не отвертишься!

— Брось, Леня! Зачем вспоминать прошлое? Скажи лучше, сколько уже боевых вылетов ты сделал? Хвастайся! — прошу старого друга, крепко сжимая его сильную, усеянную веснушками руку.

— Представь себе — ни одного!

— Да как же это? Я думал…

— Думал… Майор Валентик так «приконтрил» меня осенью прошлого года!.. А может, я и сам «приконтрился». Понимаешь, с аэродрома на аэродром доверили перегнать машину, и вдруг обрыв шатуна на левом моторе — трабабах! На границе аэродрома я ее и разложил по частям. Так что хвастаться, Никола, нечем.

— Расскажи лучше, Харин, как ты на заем подписывался, — говорит, хитро улыбаясь, светловолосый старший сержант с двумя орденами на груди.

— Хабаров, Сережка, эх я тебя! — говорит, смеясь и показывая кулак, Харин.

— Слышь, Бондарь, — обращается ко мне Хабаров, — когда Ленька подписывался на заем — отдал все свои облигации, деньги и еще такую речугу толкнул: «Товарищи, — говорит, — подписываюсь на двести пятьдесят процентов оклада, а все, что осталось от «пешки» на границе аэродрома Вишневка, идите и собирайте».

— Да что там заем. Харин на все мастак. Он и на животе сплясать может! — смеется старший сержант.

Мы тоже от души смеемся.

— Силен летун — видно сразу! — сказал Таюрский и направился к Харину. Сын Колымы! — гордо представился он и подал руку. А потом бесцеремонно снял с головы Харина шапку и спросил: — Чем шевелюру мазал, что такая красная? Дай рецепт, ради бога!

— Э, друг милый, я в пожар родился! — шутливо бросает Харин. — Рецепт такой: пригни уши и прыгни… Не будем выражаться, а то, елки-моталки, скажете: тут не фронтовики, а черт знает кто!

— Один — ноль в твою пользу!

— О-ой! — схватился за живот Хижняк.

— Хенде хох! — поднял руки Таюрский. — Тут, брат, — повернулся он к нам, — такие остряки-самоучки…

— Ну ладно вам. Давайте, братцы, двигаться ближе к кухне! Порубать охота. Где столовая у вас? — спрашивает у фронтовиков, заложив руки за пояс, Ваня Соболев.

— Не «у вас», товарищ дорогой, а «у нас». Мы теперь — одна боевая семья, — поправляет Соболева Хабаров.

— Правильно! — поддерживают его фронтовики…

Летим на разведку

Полк, в который мы прибыли, понес в жарких сталинградских боях большие потери. Но боевой дух сталинградцев был очень высок. Летчики не унывали. Полк жил обычной фронтовой жизнью.

Теперь нам вместе нести обагренное кровью погибших Знамя полка, вместе освобождать родную землю, вместе разделять и радость побед, и горечь боевых потерь.

В полк начали прибывать молодые экипажи, группы летчиков, штурманов, стрелков-радистов. Поступали и новые самолеты. Таюрского и меня командование назначило в первую эскадрилью капитана Вишнякова. Костя попал в звено Пронина, а я — в звено разведчиков Покровского.