Летим на разведку - [3]

Вылет на фронт — к чему мы так стремились и готовились — наконец наступил…

* * *

Командование учебно-тренировочной эскадрильи делает наши проводы торжественными. Капитан Соляник на митинге в конце своей речи взволнованно произнес:

— Вот пришел и ваш черед, дорогие товарищи… Хорошо воюйте за Родину и добивайтесь победы. Много у нас было экипажей и групп, которые мы готовили и провожали на фронт, и каждый экипаж, каждая группа уносит с собой частицу нашего огня, частицу нашей ненависти к фашистским захватчикам. В добрый путь, друзья! Бейте врага и за нас!..

23 февраля 1943 года… На старте притихшего аэродрома много командиров и начальников. Мы стоим в строю. Майор Скибо поздравил нас с Днем Красной Армии, вылетом на фронт и дал короткое напутствие. Наконец последовала команда Генкина:

— По самолетам!

Звучат короткие фразы: «От винтов!»

Взлетаем. Нам предстоит полет по шестисоткилометровому маршруту в направлении Сталинграда.

Все идет хорошо. Весело поют свою песню моторы. Пролетели половину маршрута.

— Левее нас, на траверзе, — Ульяновск, родина Ильича, — докладывает Сухарев.

В наушники шлемофона неожиданно вторгается голос Баглая:

— Командир группы передал, чтобы мы хорошенько посмотрели на родной город Ленина.

— Смотрим, Петя… Смотрим и даем клятву, чтобы крепче бить фашистов.

— Правильно. Я тоже об этом подумал.

Через десяток минут поочередно под крылом проплывают Сызрань, Вольск.

— До аэродрома посадки осталось двести километров, — доложил Сухарев, а потом участливо спросил: — Не устали?

— Нет, Сима. В строю самолетов над Волгой лететь — не бурлаком с бичевой идти.

— Оно конечно!

…После посадки на аэродроме мы сами обслуживаем свои машины. Сливаем из моторов масло, воду, заправляем бензином, заряжаем сжатым воздухом, зачехляем моторы, кабины и пломбируем их. Нашему же экипажу еще одна работенка прибавилась: на рулении лопнула покрышка хвостового колеса самолета. На складе мне дали это колесико, называемое «дутиком», с потерпевшего в этих краях катастрофу самолета Марины Расковой.

— Бери и помни, и воюй, как положено, чтобы память о замечательной советской летчице жила там. — Кладовщик при этом многозначительно показал на аэродром.

Утром следующего дня, как назло, испортилась погода. Мы ругаем синоптиков, сами не зная за что, сердитые, ходим по стоянке и часто смотрим на низкое небо, плотно закрытое серыми облаками. Наконец «метеобоги» дали хорошую погоду. Мы в спешном порядке вылетаем к Сталинграду.

Погода по маршруту сначала радовала нас, но буквально в последние минуты полета наша радость омрачается: у самого аэродрома — туман. Генкин прижимает свою машину к земле. Мы, недавно оперившиеся летчики, держимся в строю вполне уверенно.

— Командир группы передает по радио, что принял решение возвращаться на запасную точку! — с ноткой тревоги докладывает мне Баглай.

— Хорошо, Петя. Понял! — отвечаю ему, стараясь быть спокойным.

«Запасной точкой» оказался небольшой прифронтовой аэродром, расположенный на правом берегу Волги. Все наши машины благополучно совершают посадку.

После оживленных разговоров о погодной ловушке, в которую мы попали, Генкин строит нас у своего самолета и благодарит пилотов за групповую слетанность и посадку. Я с любовью разглядываю его. У Генкина стройная, ладно сбитая фигура. Говорит он всегда живо, горячо, зажигая своим темпераментом окружающих.

Рядом со мной стоит летчик Василий Хижняк. Его экипаж введен в нашу группу приказом командира авиаполка. С Хижняком мы познакомились в день вылета, но сегодня он уже для нас свой, близкий товарищ.

Утром следующего дня вылетаем в предместье Сталинграда. Погода по всему маршруту хорошая, даже не верится, что вчера она могла здесь быть такой капризной. Приземляемся без замечаний. В глаза сразу бросается то, что в Казани, Саратове, Камышине — зима, кругом снег, а здесь — настоящий март: снег серый, аэродром покрыт льдом. Значит, жарко было… На КП нас ожидало известие: 284-й полк перебазировался на аэродром Сальск.

13 марта 1943 года. Мы взлетаем и берем заданный курс… Как велика ты, наша Родина! Когда-то в школе я изучал твою карту по географии, а сегодня она, живая, сверкающая, плывет под крыльями наших самолетов.

Наш маршрут режет надвое Сталинград. Как же ты разрушен, город-богатырь, ставший советской твердыней! Ты весь в руинах. Камень на камне. Ни одного целого здания… Утес… Славный и непобедимый! Ты выстоял!..

Под нами плывет Котельниково. Здесь, куда ни бросишь взгляд, — коробки немецких танков, застывших в самых невероятных положениях, исковерканных нашим огнем. Это панорама недавнего танкового сражения.

Мы летим на юго-запад и с каждой минутой все больше и больше ощущаем дыхание фронта.

При подходе к Сальску видно, что на земле нет снега, и кажется, что от нее веет теплом.

Когда идешь в боевом строю, то будто прилипаешь своим самолетом к машине ведущего. «Дышит» своим самолетом ведущий — «дышишь» у его крыла и ты в резонанс дыханию командира. Мы летим сомкнутым клином. Я гляжу на Генкина. На нем желтый, потертый реглан. Отчетливо вижу его лицо. Хлопочет с картой штурман Катаев. Вижу часто показывающегося в верхнем люке кабины стрелка-радиста Ивана Тупикина. Генкин улыбается в поднимает кверху толстый в меховой краге большой палец. И по его губам я определяю, что он говорит: «Все в порядке, молодцы!»