Лётчики - [24]

Улетая с Поповым в маршрутный полёт, Евсеньев отдал приказание Гаврику набрать тысячу метров, сделать восемь виражей, четыре переворота и, потеряв высоту на скольжении, идти на полигон для стрельбы по наземной мишени.

— Имейте в виду, ниже пятидесяти метров подходить к мишени запрещаю!

Чикладзе стоял рядом.

— Полетите с Гавриком?

Если бы ему дали подумать хотя бы одну минуту, он, пожалуй, и отказался бы.

Пока заправляли машину горючим, небо затянуло облаками. Евсеньев уже улетел, и Гаврик остался в раздумье.

— На пилотаж идти нельзя, нет высоты. Пожалуй, лучше сходить на вторую половину задания.

Чикладзе даже обрадовался: ну его к черту, с этими виражами и переворотами, лучше приучать себя постепенно.

— Это будет разумно, не будем даром терять времени.

Евсеньев был опытней Гаврика, и приказание о пилотаже он отдал не зря. Идти на стрельбу по земным мишеням с полными баками было небезопасно. Машина, перегруженная бензином, с большим запозданием выходила из пике.

Чикладзе сидел, держась за борта кабины, и с некоторым смущением ожидал приступа тошноты; самолёт изредка врывался в лохматую, влажную мглу облаков — никаких приступов, удивительно!.. Даже приятно. Он наблюдал за стрелкой компаса. Тут компас не такой, не обыкновенный. Комиссар старался установить направление и путался. Метеорологией занимался, а вот с аэронавигацией подкачал. Чёрт его знает, в каком направлении полигон?.. На земле он мог показать — за четвёртым ангаром. С воздуха все выглядело иначе. Здесь нужно воздушное мышление. Вот лес, река — полигон на самом берегу. Правильно, вон и щиты расставлены. Самолёт прошёл над полигоном и, получив разрешение на стрельбу, развернулся к реке. Гаврик через левый борт выбирал мишень. Машина немного снизилась, пошла по прямой и вдруг резко ринулась вниз. Комиссар инстинктивно ухватился за сиденье и закрыл глаза — показалось, что вот-вот самолёт воткнется носом в землю. Та-та-та-та-та — застучал пулемет. Пули летят через пропеллер. На высоте пятидесяти метров Гаврик потянул на себя ручку, но перегруженная до краев машина, не подчиняясь управлению, стремительно шла по инерции прямо на мишень. Гаврик рванул сильнее — самолёт со свистом выровнялся уже над самой землёй. В это время комиссар открыл глаза: машина с испуганным рёвом быстро набирала высоту.

«Ловко. Мастерски!» — похвалил про себя комиссар Гаврика. Ему этот номер понравился.

Гаврика пот прошиб. Не делая второго захода, он сразу развернулся на аэродром. Три раза он заходил на посадку и никак не мог приземлиться — так разволновался. С полигона сообщили, что все пули легли в центр мишени. Евсеньев, ревниво относившийся к своему первенству по стрельбе, не поверил и особенно подробно расспросил комиссара о выполнении задания. Чикладзе простосердечно рассказал, что они подошли очень низко и стрельба была проведена нормально. На разборе полетов ему стало неудобно за свою малую осведомленность. Он чувствовал и на себе вину за разрешение стрельбы с полными баками.

И вот теперь Чикладзе вспомнил сцену разбора, и ему было неловко. «Главное, парня ни за что подвёл… Будет думать — плохой комиссар. Циррус, стратуе, кумулюс… Циррус, стратус, кумулюс…»

Комиссар дунул в лампу и залез под одеяло. Через стенку слышалось спокойное дыхание уставших летчиков.

Голова пошла вниз, прошла три этажа и застряла в нижнем, тёмном и удушливом кимбусе…

Штурман Попов вырос на далёком Севере, в рыбацкой семье. Тяжёлые условия работы, постоянная борьба с природой, оторванность от человеческого жилья выработали в его характере стойкость и личную независимость, он привык надеяться только на свою голову и руки. Руки у него были тяжёлые, с толстыми короткими ногтями. Поручения он выполнял не спеша, без промахов, в воздухе действовал твёрдо и уверенно. В своей кабине он пристроил полочки, ящичек для карандашей.

«Хозяйственный мужик», — говорили в отряде.

К авиации Попов добирался давно и медленно. В империалистическую войну он служил простым рядовым, и уже тогда ему запала мысль стать лётчиком. Не имея образования, он стал овладевать грамотой и после революции попал в авиацию мотористом. Пять лет он честно проработал по этой специальности, пока не сдал экзамена на метеоролога. Работая на станции, он ночами добивался знаний лётчика-наблюдателя. Полысев на этой работе, Попов, наконец, твёрдо сел на самолёт. Он шёл к намеченной цели исподволь и всегда её достигал.

Попов охотно согласился готовить комиссара. Вечером после полетов он пришёл с книжками, линейками, ветрочётом и по-хозяйски разложил вещи на столе. Книжки аккуратно были обёрнуты бумагой, а чехол ветрочета прочно обшит тонкой проволокой.

— Ну, приступим, — сказал Попов, потирая чёрствой ладонью лысину. — Что же это такое аэронавигация?

Чикладзе устало положил локти на стол.

— Весной и осенью птицы совершают дальние перелеты. Они летят и днем, и ночью, и в туманы, перелетают озера, моря, летят они, как известно, без карт и компаса и прибывают точно на то место, куда им нужно. До сих пор учёные бьются над этим удивительным свойством. У человека отсутствует птичий инстинкт. Аэронавигация — наука, возмещающая этот недостаток. Человек, хорошо знающий аэронавигацию, не пропадёт в любых условиях, будь то ночь, облака, туман, — он точнее птицы приведёт машину в намеченный пункт.